Читать книгу "Ветры, ангелы и люди - Макс Фрай"

– Так это как раз совершенно нормально, – говорит Кэт. – В смысле, для художника нормально. Они же все такие – которые настоящие. А Витька – даже слишком настоящий. Конечно, ему трудно! Но я бы с ним поменялась, не глядя, хоть сейчас. То есть, сейчас – особенно. Потому что он снова при деле, а значит, счастлив, как нам и не снилось. Захотим, а все равно не сможем вообразить.

– Надо же, как бывает, – задумчиво говорит Веня. – Он же буквально неделю назад внезапно объявился у меня в скайпе. Сказал, что все херня, в искусство он наигрался, хочет просто жить, но не знает, с какой стороны за это дело браться. И подозревает, что фиг получится. И отключился прежде, чем я успел придумать хоть какой-нибудь ответ. Как быстро все меняется! Но в Витькином случае это, конечно, к лучшему.

– Ну, мало ли что было неделю назад, – отмахивается Кэт. – Для Витьки это все равно что в позапрошлом веке. У него же внутренняя скорость бешеная, даже про «вчера» говорит «давным-давно». Наверное, и не вспомнит уже, что жаловался. Впрочем, он сейчас вообще ни о ком и ни о чем не помнит. Я же тоже только от мамы знаю, чем он занят. Она его на даче застукала среди кучи холстов, и чистых среди них практически не было. И везде льется черный свет – на белые стены, на белую траву, на белые лица. Ох, ну я-то пока не видела, с ее слов пою. Мама говорит, посмотрела-посмотрела, почти испугалась, потому что как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. И пошла на цыпочках обратно, на электричку, чтобы не мешать. Витька ее вообще не факт что заметил. Обычное дело, когда он работает. Ничего, через пару дней остановится, чтобы поесть, может даже позвонит. Очень на это надеюсь. Скучаю все-таки по нему – ужас как!

* * *

– Ну миленький, – говорит Кэт, пока Бо аккуратно выруливает на улицу, – а что я должна была им говорить? Что Витька лежит на дедовой даче зубами к стенке и до сих пор не повесился только потому что ему лень встать? Так это, заметь, просто наша версия, основанная на так называемом «знании жизни». То есть, на опыте. Но кто сказал, будто опыт прошлого хоть сколько-то полезен при попытке разобраться с настоящим? Прошлое – прошло, наступил новый день. С чего мы взяли, будто жизнь – череда бесконечных повторов? Согласна, часто это так и есть, но «часто» не означает «всегда». На самом деле мы с тобой просто не знаем, как дела у Витьки, и чем он занят прямо сейчас. И мама не знает. И вообще никто, кроме него самого. И почему бы, в таком случае, вместо заунывной саги о творческом кризисе не рассказать друзьям более правдоподобную версию?

– В смысле, менее?

– Нет! Именно «более». Когда я ничего толком не знаю, более правдоподобная версия – это та, которая устраивает меня. Если завтра я узнаю правду, не стану затыкать уши и делать вид, будто ничего не слышала. Приму ее к сведению, даже если мне очень не понравится. Но пока я не знаю правды, я свободна. И могу выбирать ту правду, с которой мне нравится жить. И которая, если уж на то пошло, понравилась бы Витьке – где бы он ни был и чем бы ни занимался. Я не знаю, как сейчас живет мой братец, но примерно представляю, как он хотел бы жить. Все, что я могу – сделать вид, будто так оно и есть. Уже есть, а не когда-нибудь будет. Не спорь со мной, пожалуйста. Мне и так непросто. Из последних сил держусь. Когда пойму, что больше не могу, попробую ему дозвониться. Но точно не сегодня. Пусть еще немного поживет той идеальной жизнью, которая возможна только у меня в голове, ты совершенно прав, только не говори это вслух, пожалуйста, я сама знаю. Но буду делать вид, что не знаю – сколько смогу.

* * *

– Катька! Ты как была с детства великим мастером несвоевременного звонка, так им и осталась. Когда я впервые в жизни напился, ты позвонила мне, чтобы узнать, сколько лет мы добирались бы до Юпитера, если бы поехали туда на троллейбусе.

– А ты спросил, с остановками будем ехать, или без, – говорит Кэт. – И я до сих пор об этом думаю. Так и не решила.

Голос брата нравится ей куда больше, чем неделю, месяц и даже год назад. Но задавать самый банальный в мире вопрос: «Как дела?» – все равно пока страшновато. Потому что Витька всегда говорит ей правду. И ничего кроме правды. И сейчас тоже скажет, можно не сомневаться.

– Когда я почти соблазнил девушку своей мечты, – продолжает брат, – ты позвонила, чтобы спросить, оставить ли мне кусок торта на утро, или я обойдусь. Анька тогда решила, что ты моя подружка, и передумала соблазняться – мне, между прочим, до сих пор обидно, имей это в виду! Когда мне навстречу из-за угла вышла целая стая малолетних гопников, ты позвонила – уж не знаю, зачем, поскольку эти юные дарования сразу поняли, что у меня есть как минимум одна ценная вещь – мобильник. И я до сих пор не понимаю, каким чудом от них удрал. Когда в Тае у меня началось дикое расстройство желудка от местной еды, ты трезвонила каждые пять минут, разлучая меня с единственным по-настоящему близким в тот момент другом, чистым, прохладным и милосердным, как слеза Авалокитешвары. Когда я твердо решил умереть, ты позвонила с предложением скинуться на новый макбук для мамы, и мне пришлось восставать из уютного гроба, да еще и халтуру искать, не мог же я взвалить все расходы на твои плечи. И вот теперь, когда я почти понял, как должен падать этот чертов луч, ты выскакиваешь из телефона, как чертик из коробочки. И сбиваешь меня с панталыку. У меня был такой прекрасный панталык, дубина ты стоеросовая. Приезжай, с меня сто щелобанов. Все до единого твои.

– Нарываешься, – смеется Кэт. – Вот возьму и приеду. Брошу все на целых два долгих дня и приеду к тебе – а где ты сейчас, собственно?

– На границе между светом и тенью, – совершенно серьезно отвечает брат. – Будет круто, если ты приедешь. Хочу тебе кое-что показать. По-моему, я наконец-то стал писать как надо. Ладно, почти как надо. Но это хорошее «почти». Школярское такое «почти», когда не хватает только умения, а с сердцем все в порядке, оно уже там, где ему положено быть. Сидит и ждет весь остальной организм. Очень я такие штуки люблю. Приезжай, Катька, правда. У тебя же бывают выходные? И самолеты летают. Сфотографируешь мне облака, вид сверху? Я одну штуку про свет хочу вспомнить, которую только на небесах показывают, а лететь прямо сейчас никуда не могу. Я даже кофе дня три уже не варил, некогда.

– Вот прямо сейчас тогда свари, – строго говорит Кэт. – Без кофе художнику никак нельзя. Какая ж ты, к свиньям собачьим, богема, если даже кофе не пьешь? Неаккуратненько получается!

– Твоя правда, – соглашается Витька. – Сварю. И потом еще раз сварю, когда приедешь. Покупай билет и сразу звони. Наверняка разбудишь меня, или хотя бы в душе застанешь. Все как мы любим. Жду.

* * *

– Слушай, а про меня ты тоже всем врешь? – спрашивает Бо, укладывая в багажник Кэтин дорожный рюкзак.

– Ну что ты. Сообщаю сухие, неоднократно проверенные факты. Что ты, во-первых, математический гений – а если местами пока непризнанный, так это совершенно нормально, человечество у нас старательное, но туповатое, как бесталанный троечник. Через пару-тройку лет небось сообразит, что к чему. А во-вторых, ты так велик, что варишь суп том-ям лучше, чем сами тайцы. А в-третьих, я тебя очень люблю. И поэтому, в-четвертых, все остальное вообще не важно… И заруби на носу: я всегда говорю только правду – о тебе и вообще обо всем на свете. Поехали!