Читать книгу "Смерть за стеклом - Бен Элтон"

– Он подал в отставку?

– Да. Послал Джеральдине электронное сообщение, в котором говорилось, что «Любопытный Том» – позор британской телеиндустрии. Так оно и есть.

– И что Джеральдина?

– А вы как полагаете? Высунулась из окна и, когда он садился в машину, закричала вслед: «Ветер тебе в корму, чванливый мудак!»

– Значит, не возражала?

– Определенные неудобства возникли, особенно для меня. Но вскоре мы подобрали замену. Люди к нам идут. Мы популярное телевидение, – добавил он с сарказмом. – На острие индустрии: хипповое, вызывающее, новаторское. Но новаторство оборачивается тем, что дикторы сидят на столах, а не, как полагается, за столами. Черт!

Он поболтал ложкой, отыскивая в кружке плитку шоколада, и Триша догадалась, что он намеревался ее только размягчить, а не растворить до конца. Когда люди вынуждены проводить рабочий день в темном помещении, у них вырабатываются странные привычки.

– Боже, как я завидовал этому уволившемуся типу! – простонал Фогарти. – Я пришел на телевидение освещать финалы кубков и «Грэнд нэшнл».[14]Ставить комедии и драмы, готовить научные и музыкальные передачи. И чем в результате занимаюсь? Торчу в темноте, наблюдая, как десять придурков сидят на диванах. Целый день!

Триша открыла главный секрет проекта «Под домашним арестом»: те, кто готовили программу, ненавидели тех, кто в ней участвовал.

– Тоска! Среди них – ни одного, на кого бы стоило глазеть, как глазеем на них мы. Только такие, которые жаждут, чтобы на них смотрели другие. Это «Уловка-22».[15]Любой, кто желает оказаться в этом проклятом, идиотском доме, по определению, слишком неинтересен, чтобы в нем находиться.

Фогарти уставился на батарею мониторов, и в аппаратной повисла тяжелая, угрюмая тишина.

– Больше всего я ненавижу обнимания, – наконец проговорил он. – И поглаживания. А еще сильнее – разглагольствования.

– Вам надо встретиться с моим боссом, – усмехнулась Триша. – Вы бы с ним спелись.

Боб снова помолчал, а потом продолжил свое:

– Если бы этот сброд представлял, как их презирают по другую сторону зеркала! Какие дают обидные прозвища: «Сопля», «Распутница», «Пердун»… Как режут материал, чтобы изобразить по-своему. Как ни во что не ставят. Они, возможно, захотели бы убить всех!

День тридцать первый 3.00 пополудни

Колридж и его подчиненные выходили из себя, когда на экране снова и снова появлялся Воггл. Он явно забивал всех остальных. Творцы «Любопытного Тома» с самого начала решили, что Воггл – то, что им нужно, и огромные куски сохранившейся пленки живописали его подвиги и реакцию на них остальных обескураженных «арестантов».

– Если бы убили его, – жаловался Колридж, – можно было бы спокойно выдвинуть обвинение в непреднамеренном убийстве всем остальным. Меня и самого тошнит от этого типа, хотя я вижу его только на экране.

– Нельзя судить продюсеров за то, что Воггла выпячивали, – заметил Хупер. – Вся страна тогда помешалась. Свихнулась на воггломании… Помните?

Инспектор помнил. Даже он наткнулся на это слово, которым пестрели первые полосы бульварных газетенок и которое встречалось на третьих или четвертых страницах солидных изданий. Но тогда он понятия не имел, о ком шла речь. Предполагал, что о футболисте или знаменитом скрипаче.

Хупер извлек из магнитофона кассету и положил в маленькую стопку «просмотренных материалов», взял другую из огромной стопы «еще не просмотренных» и вставил в аппарат.

– А знаете, сэр, – доложил он, – эти «не просмотренные материалы» – маленькая песчинка, по сравнению с теми, что еще в хранилище.

– Знаю, сержант.

Хупер нажал на «воспроизведение», и в комнате снова зазвучал протяжный шотландский говор.

«Идет четвертый день «ареста», – сообщал Энди. – Лейла и Дервела решили, что необходимо расписание. Так рациональнее распределять домашние обязанности».

Колридж удобнее устроился на стуле. Он понимал, что следующие пятьдесят минут не имел права позволить себе очередную чашку чая. Одну в час. Четырнадцать кружек по пинте за рабочий день было его пределом.

День четвертый 2.10 пополудни

– Я хочу устроить всеобщее собрание, – заявила Лейла. – Чтобы не дуться друг на друга. Давайте поговорим по-честному и все обсудим.

В углу комнаты из-за обложки книги вынырнула лысая голова Мун. Заглавие книги гласило: «Вы – Гея: четырнадцать шагов к центру собственной вселенной».

– Прикольно духовная книга. О личном росте, интеллектуальном развитии и самосовершенствовании. Я как бы тоже к этому стремлюсь. Понимаешь?

– Да, Мун, круто. Э-э-э… ты видела, в каком состоянии туалет?

– А что с ним такое?

– Там не слишком приятно. Мы с Дервлой…

– Не надейтесь, я не собираюсь подтирать в сортире. Я в доме четыре дня и еще ни разу не сходила. Распирает по-черному. Наверное, электрические поля камер действуют на мои инь и ян.[16]

– Лейла не просит тебя чистить туалет, – спокойно объяснила Дервла. – Просто мы считаем, что надо распределить работы по дому.

– Идет. Я – «за». Все что угодно. Но только не убирать за другими дерьмо. Согласитесь, это как бы смешно, если я сама не хожу.

– Я тоже не против тяжелой работы, – заявил Газа, на секунду перестав толкать тренажер, что он частенько проделывал с тех пор, как оказался в доме. – Что-нибудь поднимать или двигать. Но отказываюсь чистить толчок, потому что вовсе не против грязного толчка. Мне все равно, куда целить, когда пускаешь струю.

Следующие несколько секунд весь экран заполняло искаженное ужасом нежное личико Лейлы.

– Хорошо, Гарри, не забивай голову насчет туалета, – успокоила Газзу Лейла. – А что скажешь о мытье посуды? Или ты согласен есть из заплесневелых тарелок?

Дэвид, совершенно неотразимый в своей балахонистой рубашке, даже не открыл глаз.

– Давайте решим, что в первую неделю каждый занимается только своими делами. Я, например, вывожу из организма токсины и поэтому питаюсь вареным рисом, который, как полагаю, гораздо легче смывать с тарелки, чем разъедающую кишки отраву, потребляемую Гарри, Келли и Джазом.