Читать книгу "Размышляя о Брюсе Кеннеди - Герман Кох"

Мириам понимала, что ответа он не ждет. Смысл в том, чтобы она внимательно слушала все то, о чем Бен будет вещать.

— А у него что — работа?

Рюмка была пуста, и он снова взялся за крышку бутылки. Ей не раз приходилось наблюдать подобное. Он и раньше напивался почти до алкогольного отравления с одной целью — втемяшить ей какую-нибудь свою мысль. Что именно хотел ей разъяснить, он, как правило, забывал, но Мириам никак не могла отделаться от чувства вины — то ли что-то недосмотрела, то ли недоучла, вот он и напился до полусмерти.

— А чего хорошего тянуть упряжку этих циничных мультинациональных компаний и гребаных фабрик и заводов? Для них живой человек — мусор, грязь, пусть себе пупок надрывает на хозяйской работе, а? Или, может, придумывать для них новые стратегии, чтобы они нам после всякие ненужные продукты впендюривали? Да, такая жизнь ему конечно же больше нравится, чем актерская.

Мириам заметила, что скопившаяся за весь вечер усталость окутывала ноги и тянула ее вниз. Ей не хватало воздуха, словно ее засунули в мешок, привязали груз и она медленно идет ко дну.

Там, внизу, хотя бы царила тишина.

— Ты слушаешь?

Похоже, она начала клевать носом, потому что голова резко дернулась вверх.

— Да ты совсем меня не слушаешь. — Язык Бена заметно заплетался, голова раскачивалась то в одну, то в другую сторону. — Спишь тут.

Она попыталась изобразить что-то вроде смешка, но получился скорее всхлип.

— Я устала. Поздно уже.

— Ну что я сказал? Что сказал?

— Бен…

— Ты же слышала? Сказала, что слышала. Тогда давай повтори.

— Я не говорила, что слышала. Я сказала, что устала.

— Ну, давай. О чем я говорил?

Мириам почувствовала резь в глазах. Заметила, что ее бокал пуст. Она протянула руку, взяла со стола первый попавшийся бокал с остатками красного вина и разом выпила.

— Ты говорил о моем брате. — Ей стоило большого напряжения не допустить дрожи в голосе. — Потом ты сказал, что он в подметки не годится твоим друзьям. И что деньги зарабатывает, чтобы семью содержать, и поэтому он раздолбай.

Она вздрогнула. И испугалась, так как вовсе не собиралась произносить то, что произнесла.

Голова Бена больше не раскачивалась. Его веки упали, почти прикрыв глаза, левый уголок рта съехал вниз, под кожей рядом с кадыком подрагивал то ли нерв, то ли сосудик.

— Никому не нужный раздолбай! Именно так! Никому не нужный раздолбай! А почему я так сказал? Почему сказал, что он никому не нужный раздолбай, мать его?

Мириам не отрывала от него глаз.

— Да потому, что он и есть раздолбай! — Он размахнулся и смел со стола рюмки, бокалы, блюдечки с орешками и оливками. — Раздолбай, мать его! А почему я должен говорить по-другому? Почему я должен называть его никому не нужным раздолбаем, если он не раздолбай? Ну почему? Скажи мне.

— Ранее прослушанное сообщение. — Она глубоко вздохнула. Не иначе как вчерашнее. Жалостная мамашина хрень или еще раньше услышанная святая невинность Бена, она не могла припомнить, кто из них был первым.

Мириам притормозила перед поворотом и хотела уже выключить телефон, как вдруг услышала родной голос:

— Мама…

Она прижала мобильник подбородком к плечу, с пятой перешла на четвертую, потом на третью скорость.

— Мама, — сказал Алекс. — Мы сейчас ели гамбургеры… и еще нам разрешили посмотреть видео. Мы очень скучаем по тебе, мамочка. Мы пойдем на «Корпорацию монстров». Пока…

«СЕАТ» пересек осевую и оказался на встречной полосе, и Мириам резко вывернула руль. Чуть слишком стремительно, машина соскочила с асфальта и чиркнула колесами по обочине. Она услышала, как по днищу забарабанили гравий и мелкие камешки, и сделала еще один маневр, чтобы окончательно не съехать с дороги.

Когда же она раньше слышала эту запись? Вчера вечером? После разговора с Беном? Да, но она тут же заснула? Она не могла припомнить, как раздевалась, но отчетливо видела себя ночью на балконе завернутой в простыню.

— Дорогая мама. — Теперь это была Сара. — Приезжай и пожелай нам спокойной ночи, приедешь? Поцелуешь нас?

Она подождала в надежде услышать что-нибудь еще. Но в трубке царила тишина.

— Это сообщение записано 12 мая в девятнадцать часов семь минут, — прозвучал голос дамы службы сервиса голосовой почты.

Услышав громкий автомобильный гудок, Мириам почти сразу же увидела в зеркале заднего вида мигающие фары грузовика. Нога автоматически вжала педаль газа в пол, но машина не отреагировала. Из-под капота донесся рев, похожий на возмущенное рычание зверя, разбуженного в неурочное время. Спидометр показывал тридцать километров в час.

Она мгновенно снова переключилась на вторую, при этом телефон выскользнул из-под подбородка и юркнул в пространство между сиденьем и дверцей, а грузовик уже обозначил поворотником обгон и, непрерывно сигналя, обошел ее. В лобовое стекло полетели грязь и мелкие камешки.

Ей понадобилось время, чтобы найти кнопку стеклоочистителя. Пока дворники и жидкостный компрессор превращали грязь на стекле в водянистую желтоватую кашицу, она пальцами и тыльной стороной руки усиленно терла глаза.

— Боже ты мой.

6

«Депрессия»… когда это слово прозвучало впервые, ей показалось, что мир вдруг раскрылся. Оно упало нечаянно, как выскальзывает из рук бокал или сервизный молочник и (о, чудо! слава богу!) не разбивается. Лежит на полу в ожидании, что его поднимут.

Депрессия — вот что станет ее выездной визой, авиабилетом в Южную Испанию.

Первой произнесла это слово не она. Его произнес Бен. В сердцах она швырнула тогда в стену одну за другой четыре тарелки с pasta a la carbonara, Алекс и Сара уже после второй тарелки с ревом и в слезах выскочили из кухни, потом они немножко успокоились, и Бен увел их наверх и уложил под одеяло, а спустя полчаса они вдвоем молча сидели на диване в гостиной. Он осторожно дотронулся до ее руки, но она раздраженно оттолкнула его.

— У тебя, наверное, депрессия, — предположил он. — Просто депрессивное состояние. Не редкость в таком возрасте.

Она отвернулась, чтобы он ненароком не увидел, что так и подмывает рассмеяться. Ей ужасно хотелось расхохотаться, но она боялась, что смех вырвется наружу плачем. Нет, пока рано. Она до боли сжала колени и почувствовала, как вместо смеха на лице застывает гримаса.

Бен хорошо знал язык ее тела и сразу понял, что Мириам вот-вот разрыдается. Осторожно он положил ей руку на плечо. На сей раз она не оттолкнула его.

Депрессия… депрессивный… Что ж, тональность найдена. Лишь бы теперь все не испортить.

Тарелки с макаронами угодили в кухонную стену на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга. Разбились всего-то две из четырех. Паста сразу сползла по стене на пол, вот только жирные пятна от оливкового масла и сливок, похоже, останутся на долгие годы.