Читать книгу "Утром деньги, вечером пуля - Наталья Александрова"

– Гастролер? Почему непременно гастролер? – уточнил Василий Макарович.

– Ну, свой вряд ли из-за такой ерунды пошел бы на мокрое дело…

– Из-за ерунды? А почему ты думаешь из-за ерунды?

– Так продавщица сказала, что за весь день у них появилось всего несколько покупателей, так что денег в кассе было всего ничего.

– А больше из магазина ничего не пропало?

– Вроде ничего… – Зубчик замялся. – Попугай еще пропал. Да видно, сам улетел – клетку случайно открыли, вот он и воспользовался ситуацией.

– Так сказать, УДО… – задумчиво проговорил Василий Макарович.

– Да не удод, а попугай! – поправил его Зубчик.

– Да нет, я говорю – попугай освободился по УДО, то есть условно-досрочному освобождению! А что с орудием убийства?

– Ничего, – вздохнул Зубчик, – никаких отпечатков пальцев на молотке не обнаружено.

– Никаких? – удивленно переспросил Василий Макарович. – Значит, убийца либо действовал в перчатках, либо тщательно протер ручку после дела… А сам-то молоток опознали?

– Нет, продавщица сказала, что у них в магазине такого вроде бы не было.

Василий Макарович поблагодарил коллегу и решил, что нужно самому осмотреть место происшествия.

Зоологический магазин «Собачья жизнь» располагался тут же, на Васильевском острове – на углу Малого проспекта и Двенадцатой линии.

Дверь магазина была опечатана.

Дядя Вася прошелся по тротуару, поглядел на витрину.

Здесь были выставлены птичьи клетки, сумки-переноски для кошек и маленьких собачек, кормушки, когтеточки и прочие товары для домашних любимцев. Вдруг он заметил в глубине помещения какое-то движение. Дядя Вася прижался лицом к витрине, но больше ничего не увидел. Тогда он вошел под арку и вскоре нашел заднюю дверь магазина. На эту дверь тоже наклеили бумажку с фиолетовой печатью, но она оказалась отклеена с одной стороны, а сама дверь не заперта. Василий Макарович осторожно, стараясь не скрипеть петлями, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь магазина.

Привыкнув к полутьме, он двинулся вперед и вскоре заметил сутулую женскую фигуру.

– Эй, кто здесь хозяйничает?! – сурово окликнул Куликов таинственную незнакомку.

Та испуганно вскрикнула, бросилась наутек, но тут же споткнулась о мешок с кошачьим кормом и упала.

Василий Макарович подскочил к ней и помог подняться.

Перед ним стояла бледная, перепуганная особа лет пятидесяти, в выцветшем сатиновом халате некогда синего цвета. Руки у нее тряслись от страха, а зубы выбивали дробь, как барабан перед исполнением смертельного номера.

– Не убивайте меня! – взмолилась она, в ужасе глядя на Куликова. – Берите все что угодно, только не убивайте!

– Да что вы, женщина, вообразили? – удивленно проговорил Василий Макарович. – За кого вы меня приняли? Я вообще-то бывший сотрудник милиции, а сейчас частный детектив! – И он предъявил ей свое удостоверение.

Увидев удостоверение и разглядев добродушное дяди-Васино лицо, женщина успокоилась, даже перестала стучать зубами.

Убедившись, что опасность миновала, дядя Вася посуровел и спросил незнакомку:

– А вот вы кто такая и по какому праву находитесь в помещении, опечатанном милицией?

На этот раз, кажется, женщина собралась плакать.

– Отставить! – строго прикрикнул на нее Василий Макарович, который, как большинство мужчин, совершенно не переносил женских слез.

Строгость подействовала: женщина передумала плакать и сообщила, что зовут ее Надежда Михайловна Варенцова и что она работает продавцом в этом самом магазине.

– Точнее, работала! – вздохнула Надежда Михайловна. – А уж как теперь сложится при новой хозяйке, я и не знаю…

– А почему же вы в опечатанное помещение проникли? – повторил Куликов вопрос. – Вы же грамотная женщина, знаете, что это нарушение закона!

– Знаю, – вздохнула Надежда Михайловна. – Только как же я их всех без питания оставлю? – Она обвела жестом клетки с кроликами и хомяками, морскими свинками и куницами, аквариумы с экзотическими рыбками, террариумы с ящерицами и змеями и прочую живность. – Они же погибнут без ухода!

– Верно, – согласился Василий Макарович, задумчиво почесав затылок. – Это вы правильно говорите… нельзя их без присмотра оставлять… Ладно, я со своими коллегами договорюсь как-нибудь. Думаю, этот вопрос мы урегулируем. А вы мне за это расскажите все, что знаете по поводу убийства хозяина.

– Да я уже товарищу вашему все рассказывала… то есть и рассказывать-то нечего! Я ведь как ушла за полчаса до закрытия, так больше ничего и не видела!..

– А почему вы раньше хозяина ушли? – поинтересовался дядя Вася. – Торопились куда-нибудь?

– Да нет, никуда особенно не торопилась, – Женщина вздохнула. – Николай Захарович сам мне велел уйти. Он и раньше иногда меня отпускал за полчаса до закрытия…

Женщина замолчала, но Василий Макарович почувствовал, что она чего-то не договорила.

– А как вы думаете, почему он вас отпускал?

– Ну… – Надежда Михайловна замялась, – мне кажется, он кого-то ждал и не хотел, чтобы я этого человека видела…

– Женщину?

– Ну, я не знаю… – Надежда Михайловна потупилась. – Я в его дела никогда не вмешиваюсь… то есть не вмешивалась… – И она снова тяжело вздохнула.

– Спасибо… – Василий Макарович внимательно огляделся. – А вот еще что я хотел спросить… Мне сказали, что у вас, кроме денег, еще попугай пропал.

– И вовсе не попугай! – возразила Надежда Михайловна.

– Как – не попугай? – Василий Макарович заглянул в свои записи. – Вот же, с ваших же слов написано, что попугай!

– Да мало ли что написано! Ваш товарищ, что меня расспрашивал, бестолковый какой-то, человеческих слов не понимает… Я ему ясно сказала, что попугаиха, а он записал – попугай… да ему, верно, что попугай, что попугаиха – никакой разницы.

«Вообще-то я и сам вряд ли отличу попугая от попугаихи, – подумал дядя Вася. – Черт их знает, чем они отличаются… Однако, что интересно, эта Надежда Михайловна не только в попугаях, но и в людях неплохо разбирается. С первого раза поняла, что Толя Зубчик – человек редкостно бестолковый».

А Надежда Михайловна продолжала:

– Люка ее звали. Такая хорошая девочка была! Порода редкая и очень красивая – зеленый желтолобый амазон. И говорила, и пела… И ведь вот что значит – дама: другие попугаи только и знают – попка дурак! Да еще и выражения нецензурные употребляют. А Люка наша очень деликатная была: выражалась исключительно литературным языком, даже падежи не путала. А как пела – заслушаешься! И классические романсы исполняла, и даже арии из опер!

– Как же так случилось, что она улетела? Видимо, кто-то забыл клетку запереть?