Читать книгу "Обман Зельба - Бернхард Шлинк"

Под вывеской с золотым солнцем был ресторан «Соле д'оро». Я заглянул туда — Вендт сидел с какой-то молодой дамой, им как раз вручили меню. Я устроился напротив, в кафе «Бистро», за столиком у окна, откуда прекрасно была видна входная дверь ресторана. После кассаты, четырех эспрессо и четырех рюмок самбуки Вендт и его спутница наконец вышли из ресторана. Они не спеша прошли несколько домов и завернули в кинотеатр «Глория». Я смотрел фильм, сидя неподалеку от них, через три ряда. Мне запомнились только отчаяние женщины, у которой развивается шизофрения, старинные фасады господских особняков, праздничный стол на террасе, высоко над морем, и огромное закатное солнце в дымке. Выйдя из кинотеатра, я, под впечатлением от увиденного, утратил бдительность и потерял Вендта и его спутницу. По Хауптштрассе валила густая толпа студентов в пестрых шапках и лентах, американцев, голландцев и японцев, каких-то шумных молодых компаний из местных.

Я долго ждал на автостоянке. Вендт явился один. На этот раз он не торопился, ехал спокойно — Фридрих-Эберт-анлаге, Курфюрстен-анлаге, вдоль Неккара до Виблингена. Он припарковался в конце переулка Шустергассе. Номер дома я не разобрал, но видел, как он открыл и закрыл садовые ворота, обошел дом и спустился вниз по лестнице. Вслед за этим загорелись окна в полуподвальном этаже.

Я поехал через деревни домой. Полная луна заливала белым светом поля и крыши. Дома я долго не мог уснуть из-за этого света. Потом он мне приснился — он светил на террасу, на праздничный стол, и я тщетно ждал гостей, которых не приглашал.

13

Да и нет

Одно из преимуществ старости состоит в том, что тебе все верят, что бы ты ни говорил. Просто у стариков уже нет сил использовать это преимущество в качестве брачных аферистов и мошенников. Да и на что нам уже эти деньги?

Когда я представился отцом Вендта, его домовладелица ни на секунду не усомнилась в моих словах.

— Ах, значит, вы — отец господина доктора?

Фрау Кляйншмидт принялась с любопытством меня разглядывать. Ее домашний халат заключал в себе стокилограммовую тушу; в промежутках между пуговиц проглядывали жирные складки. Нижние пуговицы, которые мешали ей наклоняться и потому были расстегнуты, открывали взорам бледно-розовую нижнюю юбку. Фрау Кляйншмидт занималась земляничными грядками, когда я спустился по лестнице к входной двери квартиры Вендта в полуподвальном этаже и, позвонив и постучав в нее, поднялся наверх, где она меня и окликнула.

Я покачал головой, глядя на часы.

— В пять мой сын обещал быть дома. Сейчас уже четверть шестого, а его все нет.

— Обычно он никогда не приходит раньше семи.

Я молил Бога, чтобы он и сегодня не отступил от своего распорядка. Двадцать минут назад его машина еще стояла перед больницей. Я занял свою наблюдательную позицию в половине пятого, потом вдруг поймал себя на том, что у меня нет ни малейшего желания ждать, и вспомнил об упомянутом преимуществе старости.

— Я знаю, он обычно работает до шести, а иногда и дольше, но сегодня он собирался освободиться пораньше. Я на пару часов приехал по делам в Гейдельберг, вечером уезжаю. Если вы не возражаете, я подожду его на скамейке?

— Зачем же? Я могу открыть вам квартиру. Подождите, я схожу за ключом.

Вместе с ключом она принесла на тарелке несколько кусков сладкого пирога.

— Я собиралась оставить пирог перед дверью господина доктора. — Она сунула мне тарелку в руки и отперла дверь. — Заодно и вы попробуете. А что, вы говорили, у вас за дела в Гейдельберге?

— Я работаю в Баденской кассе служащих.

Во всяком случае, у меня в этом банке был счет. А мой старый серый костюм вполне соответствовал облику баденского служащего, которого угораздило связать свою судьбу с банковским делом. Фрау Кляйншмидт сочла мою внешность достаточно респектабельной и несколько раз уважительно кивнула. Подбородок ее при этом удвоился, утроился и т. д.

В квартире Вендта было прохладно. Из коридора вели три двери: слева располагалась ванная, справа гостиная, кабинет и спальня, впереди чулан. Кухня находилась за гостиной. Я хотел в шесть уже закончить и потому спешно принялся за дело. Напрасно я искал телефон — его у Вендта просто не было. А значит, и никакой записной книжки с именами, телефонами и адресами, которая должна была бы лежать рядом с телефоном. В ящиках комода были только рубахи и белье, в шкафу — только брюки, пиджаки, пуловеры. В деревянных ящиках, которые Вендт использовал как тумбы для письменного стола, стояли папки-скоросшиватели, книги по медицине и еще запаянный в полиэтилен энциклопедический словарь, лежали письма, отдельные и связанные в пачки, счета, уведомления, квитанции об уплате штрафов за нарушение правил парковки и толстые пачки белой писчей бумаги. К пробковой доске для записок над столом были пришпилены программа кинотеатра «Глория», проспект с рекламой ирригатора, две почтовые открытки — Стамбул и Аморбах, список покупок и карикатурный рисунок двух мужчин: «Вам трудно принимать решения?» — спрашивает один. «И да, и нет», — отвечает другой.

Я снял открытки. Из Стамбула ему прислали привет благодарный пациент и его жена, из Аморбаха — Габи, Клаус, Катрин, Хеннер и Лея. Весной в Аморбахе очень красиво, дети подружились с Леей, перестройка мельницы почти закончена; Вендту напоминали, чтобы он не забыл приглашение. Писала Габи, Клаус поставил витиеватый автограф, Катрин и Хеннер подписались детскими закорючками, а Лея приписала: «Привет! Лея». Как я ни всматривался в эти слова, но написано было действительно «Лея», а не «Лео».

В папках были рабочие материалы и черновики докторской диссертации Вендта. Письма в пачках были написаны десять лет назад и раньше, в отдельно лежащих письмах сестра писала о своей жизни в Любеке, мать — о своих впечатлениях с места отдыха, а друг о чем-то медицинском. Я покопался на столе среди книг, бумаг, газет и историй болезни, обнаружил сберегательную и чековую книжки, заграничный паспорт, туристские проспекты о Канаде, набросок заявления о замещении вакантной должности в какой-то клинике в Торонто, информационный листок общины церкви Святого Креста в Виблингене, бумажку с тремя телефонными номерами и начало какого-то стихотворения:

Что параллели в бесконечности

пересекаются, — кто это может знать?

Что ты и я…

Для «ты и я» хотелось бы более оптимистичного продолжения. А то, что параллели пересекаются в бесконечности, опроверг еще мой отец, служащий Германской железной дороги, сославшись на рельсовые пути.

Номера телефонов я себе переписал. В книжном шкафу я нашел фотоальбом, в котором были запечатлены детство и юность Вендта. В ванной к зеркалу была прикреплена фотография голой девушки. Под зеркалом лежала пачка презервативов.

Я понял, что зря теряю время. Если у Вендта и была какая-нибудь тайна — его квартира не желала открывать мне ее. Я еще пару минут постоял с фрау Кляйншмидт посреди земляничных грядок, показал ей фотографию Лео и сказал, что мы с женой не нарадуемся знакомству сына с этой милой молодой женщиной. Фрау Кляйншмидт ее не знала.