Читать книгу "Часовой Большой Медведицы - Сергей Бузинин"

Левая рука провалилась вдруг в пустоту. По изменившейся акустике Мишка понял, что он находится в каком-то большом помещении. Он сделал еще несколько шагов вперед. Оглянувшись, он хотел посмотреть, как далеко ушел от входа.

Неожиданно между ним и последними бликами света мелькнуло что-то большое и темное.

Если в этот момент Мишка и не завопил, то лишь потому, что у него враз пересохло горло. Движение повторилось — то же большое темное тело переместилось мимо входа в обратном направлении. Существо, таившееся в темноте, было так близко, что Михаил ощутил на своем лице движение воздуха. Что-то мокрое шлепнуло Канашенкова по щеке с левой стороны и упало на пол. Мишка включил подсветку мобильника и наклонился к полу. На полу лежала перекушенная пополам крыса. Мишке стало так холодно, словно он провалился в зимнюю реку. Пришло ясное осознание того факта, что единственный шанс спастись — немедленно бежать в сторону выхода. И Мишка побежал. Рванулся прямо с низкого старта, оттолкнувшись от пола ладонями. Целых два шага ему казалось, что его маневр удался. Но на третьем шаге он налетел на что-то огромное, мохнатое и зловонное.

Существо даже не пошатнулось, а Мишка отлетел, упал на спину и замер, надеясь на то, что существо ничего не видит в темноте. Зловоние прилипло к его лицу, точно жидкая грязь. Было тихо. Канашенков моргнул пару раз, проверяя, не привык ли он еще к темноте. Осторожно оперся об пол и попытался сесть. Нечто ударило его в грудь, и он вновь оказался на полу, а на лицо ему упало что-то влажное и липкое. В лицо дохнуло таким зловонием, что слезы навернулись на глаза. Мишка поднял дрожащую руку с телефоном и вновь включил подсветку. В десяти сантиметрах от себя Мишка увидел клыки, не уступающие медвежьим, плоский вдавленный нос, зеленовато-бурую складчатую кожу и пронзительные красные глаза неведомого ему монстра. С клыков свисали нити слюны.

— Мя-я-яс-с-со-о-о! — сказало существо и оскалилось.

Мишка умер. Никакими иными словами нельзя было описать то постыдное и ужасающее оцепенение, которое прижало его полу, точно могильная плита. И даже глаз закрыть он не мог, как ни старался. Зловонная клыкастая преисподняя разверзлась прямо перед его лицом.

И в этот момент в подвале вспыхнул свет. Он оглушил Мишку даже сильнее, чем приступ ужаса: он ослеп и попытался закрыть лицо руками. Наверное, Мишка потерял сознание, потому что следующим его воспоминанием стали миллионы кошачьих когтей, вцепившиеся изнутри ему в носоглотку. Мишка закашлялся, из глаз потели слезы. Следом вернулись слух и зрение. Канашенков сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он находился в просторном помещении с довольно высоким потолком. Перед ним стоял высокий седой человек в штатской одежде. В руке человека была ампула из-под нашатырного спирта.

— В порядке? — кратко спросил незнакомец. Мишкиных сил хватило лишь на то, чтобы опустить голову.

Откуда-то из-за спины человека послышалось хриплое рычание. От испуга Мишка попытался встать, опираясь о стену, но снова сполз на пол. Человек успокаивающе положил ему руку на плечо.

— Ну-ка не дергайся, дитя человеческое, — сказал он негромко. — Ща наша девушка прикемарит, тогда и встанешь.

Мишка вытер рукавом глаза и громко чихнул.

— Вот теперь вставай, отрок. Жив в целом или частично? Звать катафалк или обойдемся общественным транспортом без всякой музыки?

Мишка встал на ноги и попытался привести себя в порядок. Подобрал свою папку и мобильник. Проверил, на месте ли удостоверение. Он старался не смотреть в сторону бурой мохнатой туши, лежавшей у дальней стены.

— Ты, человече, как я понимаю, не местный? — спросил неожиданно седой человек.

— Нет, — выдавил из себя Мишка, удивленный вопросом. — А почему…

— А потому, что ни один местный сюда бы не сунулся, даже если ему пообещали бы разрешить Анджелину Джоли по заднице похлопать, — ответил седой, потом посмотрел на Мишку в упор и протянул ему руку: — Николай Петрович Докучаев я, но имя сие длинное и официальное, так что зови меня просто Петровичем, как все прочие люди кличут — нечего тебе, хомбре, из коллектива-то выделяться. Если что, я в городском отделении експертом тружуся.

Канашенков снова чихнул. Зрение к нему уже вернулось — как, впрочем, и любопытство. И он осторожно сделал шаг к бурой туше.

Существо, напавшее на Мишку, не походило на представителя какой-либо известной ему расы. Более всего оно напоминало обезьяну, только с когтистыми медвежьими лапами и почти что саблезубыми клыками. Дальний угол зала был завален дурно пахнущими объедками, включая разорванных на части крыс, каким-то тряпьем и навозом. В бедре зверя белел шприц. Канашенков засомневался — действительно ли эта тварь произнесла что-то членораздельное или это его галлюцинации?

— Николай Петрович… — начал Мишка.

— Петрович я, отрок, П-Е-Т-Р-О-В-И-Ч. Ща стой браво, амига, коли не хочешь урона своей репутации, — оперья идут.

Секунду спустя в подвал спустились несколько оперов в штатском.

— Я хренею, дорогая редакция! — сказал один из них, мигом оценив ситуацию. — Я так понимаю, Петрович, что с пацана простава за то, что не окончил жизнь во цвете лет?

— Ты на мою поляну рот не разевай, потому как молод исчо, а дай-ка мне лучше, опричник, мобилу с телефоном Шаманского. Дай сюда, сказал, собака злая. Слушай меня, все прочие псы государевы — звоните в психдиспансер, ибо более звонить-то нам и некому. Не, почивать будет часа еще два, так что подняться наверх и покурить, старика прежде угостимши, вполне себе успеете.

Они поднялись из подземелья наверх. Мишка пытался выглядеть бодро, хотя отлично сознавал, насколько неважно у него это получается. Николай Петрович набирал тем временем Шаманского, специально включив громкую связь.

— Привет, отец народов! Все убожишься, что людей у тебя мало, жулье по застенкам растаскивать некому, а тебе, гляжу, пополнение прислали? Отрок новенький, челом светел, умом скуден, опытом вовсе обделен, аки коркодил соловьиным пением, только-только, похоже, со школьной скамьи слезший, бо я его досель в нашей шарашке и не видал вовсе…

— Петрович! Ты про кого мне речь толкаешь? Про Канашенкова что ли? Есть такой. Второй день как в городе, а где уже успел тебе мозоли оттоптать?

— Виссарионыч, ты, блин, хомбре недоделанный, какого хрена щенков на трупешник посылаешь, да еще и, не приведи господи, оккультно-магический? Своих забот мало? Он там чуть копыта не отбросил, я на него пол-литра нашатыря перевел и стакан водки! Так что, с тебя, амига, поляна. Ты мне по жизни должен.

— Петрович, Петрович! Ты успокойся, перекури. Мишка сегодня первый раз в СОГ вышел, толком нашей кухни не знает, вот дежурка, вся из себя служебным рвением пылая, его на тот случай и двинула. А я ни причем. Я не Ирод, чтобы младенцев обижать.

— В общем, так, Ося, меняй пацана. Парнишка тут насмотрелся всякого ему не нужного, впечатлился, однако. Сегодня он полюбому не работник. Так что, поскольку меня из дома выдернули, и я на алтарь отечества положил кроссворд, три литра пива и чудной воблы полкило, мальчонку я забираю. Релаксацию проведу, да введу понемногу в курс дела, а то сам знаешь, как в милицейской школе магическую практику дают. Слезы, а не практика. Да и взять им эту практику, чтоб она реальной была, слава Богу, негде.