Читать книгу "Окно в пустоту - Виктория Борисова"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Скрыто — не забыто

Над городом стояла ночь. Луна в небе напоминала огромное всевидящее око. Был канун большого весеннего полнолуния — колдовской ночи, когда духи неба и земли празднуют вечное возрождение жизни. В такую ночь всегда происходит нечто необычное, тайное становится явным, а явное — тайным и судьбы разных людей завязываются мертвым узлом. Веселая ночка, ничего не скажешь.

Светились окна в большом добротном кирпичном доме. Странный это был дом и странные люди там собирались.

Все они побывали за чертой, отделяющей обыденный мир, где люди спят, едят, занимаются любовью и охотятся за деньгами от других миров, где обитают сны и кошмары, чудовища и ангелы, души умерших и еще не рожденных. Там как в зеркале отражаются все наши мысли и желания, чувства и идеи.

Если кто-то из живущих вольно или невольно переступает эту черту, он больше никогда не будет таким, как раньше. Человек либо тихо умирает, либо теряет рассудок, либо просто становится немного другим, приобретая необычные способности. Многие получают дар предвидеть грядущие события.

И даже изменять их по своему усмотрению.

Сегодня у них было очень важное дело.

Окна зашторены наглухо, чтобы ничего из происходящего внутри не досталось постороннему глазу. Да и не ходят здесь чужие, нечего им тут делать. Дом стоит в лесу, а до ближайшей деревни километров двадцать, не меньше.

Просторная, свободная от всякой мебели комната освещена четырьмя масляными светильниками, подвешенными к потолку. В их тусклом, мерцающем свете фигуры людей в длинных черных одеждах с надвинутыми на лицо капюшонами казались призрачными, нереальными. Эти фигуры образовывали правильный круг. Люди молчали и не двигались, но их воля и разум, их внутренняя энергия создавали конус силы чудовищного напряжения. В центре этого круга, рядом с маленькой бронзовой жаровней, испускающей легкий, странно пахнущий дымок, стояли еще двое — мужчина и женщина. На них были такие же одежды, но капюшоны откинуты и лица открыты.

Длинные черные волосы девушки, свободно падяющие почти до талии, придерживал только узкий ремешок на лбу. Глаза ее были закрыты, руки свободно повисли вдоль тела, тонкое бледное лицо ничего не выражало. Раскачиваясь из стороны в сторону, она пела какую-то нескончаемую песню на древнем языке, неизвестном почти никому из живущих.

И, казалось, не было в мире больше ничего, кроме этого тихого, нежного, душу и кровь леденящего пения.

Мужчина был высок и крепок. Возраст его трудно было определить, но до старости ему явно еще далеко. Светло-русые волосы и борода придавали ему сходство с древним викингом. Ярко-синие глаза смотрели твердо и осмысленно. В противоположность девушке, он был неподвижен, только его руки, тонкие и белые, двигались в такт его пению. Одну за другой они сплетали и завязывали в узлы какие-то разноцветные веревочки.

Этот странный обряд продолжался бесконечно долго. Наконец, резким, точным движением мужчина связал концы веревочек крепким узлом и швырнул их в жаровню. На краткий миг вспыхнуло яркое голубое пламя, потом все погасло.

Только луна по-прежнему плыла над миром, да еще людям, чьи судьбы сплелись сейчас колдовским узлом, не дано было спать в эту ночь.

Катя Ключевская не спала, хотя было далеко за полночь. Только что ей позвонил Вадим. Уж чем-чем, а временем он никогда не стеснялся. Катя не сердилась на него. Она была влюблена, и этим все сказано. Мир казался ей прекрасным, а будущее представало в розовом свете.

Всегда, сколько Катя себя помнила, в доме звучал голос Окуджавы, призывающий всех присутствующих срочно взяться за руки. Катины родители были типичными «шестидесятниками». Они познакомились на вступительных экзаменах в институте, а поженились на следующий день после получения диплома. Обожали выезды на природу с гитарами и палатками, бесконечные посиделки на кухне, разговоры о политике и литературе (в основном, не одобряемой официально). Несмотря на прожитые вместе долгие годы, родители восторженно и влюбленно смотрели друг на друга, и не менее восторженно, но с некоторым удивлением — на подрастающую дочь. Катя уродилась, что называется, ни в мать, ни в отца, и скоро начала смотреть на них как на любимую, знакомую, вдоль и поперек прочитанную книгу.

И только один раз Катин отец по-настоящему удивил ее. Это случилось очень давно, в конце 79 года. Москва готовилась к новогодним праздникам. У Кати они всегда ассоциировались с запахом мандаринов, шуршащей елочной мишурой, бутылками шампанского для взрослых, а главное, с тем особенным, радостным, предновогодним возбуждением. И вдруг по телевизору проскочило короткое, невнятное сообщение о вводе советских войск в Афганистан. Катя даже испугалась, когда увидела неподвижное, окаменевшее лицо отца.

— Что случилось, папа? Тебе плохо?

— Нет, ничего, котенок, все в порядке.

— Пап, ну я же вижу. Ты мне сам говорил, что врать нехорошо.

— Ладно, иди сюда, — отец ласково привлек ее к себе и усадил на колени, — понимаешь, котенок, случилось кое-что действительно плохое. Нельзя устанавливать свои порядки в чужой стране, тем более, в такой. Боюсь, это плохо кончится и для нас, и для них.

— Папа, но ведь всегда можно что-то сделать!

— Нет, котенок, не всегда. Но знаешь, если ничего нельзя изменить, надо все знать, все видеть, и не дать себя обмануть. Конечно, ты еще маленькая для таких разговоров, но я думаю — ты все поймешь. А пока пойди спроси маму, что у нас на ужин.

Этот разговор Катя запомнила навсегда. Позже она поняла, как важно видеть только то, что видишь, а не то, что тебе предписано или то, что хотелось бы.

Время шло. После школы Катя сумела пробиться в Ин. яз. и считалась там если не блестящей, то весьма способной студенткой. В общем, жизнь текла ровно, спокойно и почти счастливо.

Но летом 91 года пьяный водитель «Камаза» смял в лепешку старенький «Москвич» с Катиными родителями. Катя осталась совершенно одна, к тому же грянули всем известные перемены. Словом, о продолжении учебы не могло быть и речи.

Когда-то у Катиного папы был приятель Сема Гольдберг. В своем диссидентстве он пошел чуть дальше кухонных разговоров. Случись такое раньше, Сема, конечно, сгинул бы в недрах ГУЛАГа, но времена были уже не те.

Он благополучно отбыл на историческую родину, как водится, до нее не доехал, и обосновался в Нью-Йорке. Когда на прежней родине задули ветры перемен, Семен Яковлевич Гольдберг вернулся туда уже как американский гражданин, стал бойко скупать по бросовым ценам все, что плохо лежит и продавать на Запад уже по ценам мирового рынка.

При всей своей акульей хватке Семен Яковлевич был не чужд некоторой сентиментальности и охотно взял на работу дочь погибшего друга. Учитывая, конечно, Катин почти совершенный английский язык и вполне пристойный немецкий. Таким образом, взаимовыгодная сделка состоялась. Семен Яковлевич получил грамотного, толкового и преданного сотрудника, а Катя — интересную, хорошо оплачиваемую работу и к тому же гарантию от многих неприятных моментов, с которыми, как известно, сопряжена работа секретаря-референта.