Читать книгу "Волк. Ложные воспоминания - Джим Гаррисон"

Я доплыл до пирса; она сидела, все так же уперев локти в колени и держа у груди книжку. Я стоял на мелководье, потом вдруг слегка наклонился и сунул голову ей между коленей. Она вскрикнула, когда вода потекла по бедрам, затем ни с того ни с сего сжала мою голову коленями.

– Я поймала морского змея.

Было больно ушам, но я о них забыл, разглядывая маленький лобковый пучок там, где он соединялся с купальником. В этот миг я ее даже не хотел. Неприязнь после катания на лошади и вчерашних танцев была слишком свежа. Трудно было понять ее столь явное презрение и желание держаться подальше, то, как она передразнивала мой среднезападный акцент. Туда же танцы, воняющие свеженатертым полом, и как я неуклюже накачивался пивом при виде тех, кто пляшет куда изящнее. Потом решение ехать двести миль до Нью-Йорка, вынужденная трезвость, пока кто-то блюет на заднем сиденье. В машине было холодно, начинался дождь. Капелька затекла ей между ног. Она выпустила мою голову, я вылез на пирс и улегся рядом сохнуть на солнце и заслонять глаза рукой.

– Ты спишь с этим парнем?

– А?

– Ну, ты с ним трахаешься?

– Не твое дело.

Я посмотрел на ее спину, как мягко ягодицы соприкасаются с досками. Она была довольно высокой, с осиной талией, но все остальное для ее возраста казалось чересчур пышным.

– Просто интересно. Это я так.

– Мы решили подождать, пока мне не исполнится шестнадцать лет.

Она повернулась, положила книгу мне на ноги и сняла темные очки.

– У тебя много девушек?

– Есть маленько, – соврал я.

– Ты их уважаешь?

– Конечно. А для чего они, как ты думаешь?

Она опять повернулась к озеру и забрала книжку с моих бедер. Я вздрогнул, почувствовав, как начал расти член, нравилась она мне или нет – не важно. Она взглянула на мои плавки, затем положила на меня руки.

– Мужчины такие смешные.

Взяла полотенце, книжку и пошла по пирсу к дорожке и к коттеджу.

После ужина мы сели кружком – семеро, включая ее родителей, брата, сестру, моего друга, – и стали слушать «Реквием» Берлиоза. Я устал, мне было скучно, поэтому я сослался на головную боль и сказал, что пойду подышу свежим воздухом. Шагал к озеру, думал о ней и чувствовал что-то странное. Она казалась слишком юной, незавершенной, ее обаяние было детским, я же в свои семнадцать лет мечтал и фантазировал только о крупных полногрудых женщинах, как они будут визжать и стонать от удовольствия. Земля словно затихла в ожидании ночи. В то лето объявили о водородной бомбе, и я помню, в какой восторг приводила меня сама эта мысль, а вслед за ней спекуляции моего наивного новозаветного мозга о том, что земля сгорит, точно вымоченный в керосине клок ваты, Вселенная расколется на части, и явится Иисус Второго Пришествия, светящийся изнутри, с нимбом над Своей, подобной Солнцу головой. При этом наше старое Солнце превратится в обуглившийся диск, а холодная Луна сделается кроваво-красным отражением вселенского пожара. Так я размышлял, стоя на пирсе, однако никоим образом не связывал себя с этой катастрофой. Я буду жить как ни в чем не бывало со своими личными ожиданиями и амбициями. Мои чувства оставались чувствами ребенка, уши заполняло кваканье лягушек, и я чувствовал запах подсыхавших плавок. Далеко в озере в свете полной луны какие-то люди закидывали блесну, чтобы поймать окуня. Голоса сливались, но ясно слышался скрип уключин. Рыбаки чиркнули спичкой, и короткая вспышка в небольшом кружке света на миг сделала их видимыми.

За спиной у меня послышались шаги, но я не стал оборачиваться. Подумал, что это всего лишь мой приятель, а я не хотел заводить разговоров. Но тут мне на затылок легли гладкие пальцы, и она попросила сигарету, очень меня удивив. В нашем городке курящая пятнадцатилетняя девушка была бы сенсацией. Она выкурила сигарету целиком и только тогда заговорила, сообщив, что там в коттедже они обсуждали меня и мою ужасную невоспитанность. Как я не моюсь по утрам, кусаю с вилки, когда ем, говорю «ну», «ага» и так далее. И никому не помогаю. Я ответил, что будущий великий поэт должен оставить приличия приличным. Она сказала, что я не похож на поэта – из-за работы на стройке у меня кожа цвета какао, а волосы подстрижены коротко, как лопухи. Судя по тону, моя судьба у нее в голове была предрешена – деревенщина, село, как мы дразнили в школе тех, чьи манеры оставались не выше подметок.

– Да вы просто кучка тупых надутых уродов.

– Зачем ты хамишь? Я всего лишь сказала то, что слышала.

– А сама ты что думаешь?

– Не знаю.

Я втянул воздух – я был зол, как никогда прежде. Злость из тех, что предшествуют первой драке, когда мерцает в глазах и все очертания кажутся красными. Так было во время футбольного матча, когда сразу после розыгрыша меня обвел полузащитник. В следующий раз – не помню, был это мяч или обычная блокировка, – из-за простой и понятной злости на то, что меня надули, я вцепился этому полузащитнику в горло прямо из серединной позиции. Или в Колорадо, когда другой уборщик посуды, оказавшийся боксером НССА,[25]влепил мне пятьдесят тычков, после которых я кое-как поднял руки, схватил этого козла и водил его мордой о штукатурку до тех пор, пока у него не слезла с лица вся шкура и вид получился как следует ободранным.

– Я утром уезжаю.

– Почему?

Я положил ей руки на плечи, повернул к себе и поцеловал. Она держалась напряженно и не открыла губ. Потом мы целовались еще, лежа на досках, на этот раз ее рот открылся. Мы обнимались и прижимались друг к другу почти целый час, у меня распухли губы, но она так и не позволила стянуть с себя трусы. Я терся о них членом, ее ноги обвивали меня, и я кончил ей на живот. Мы расцепились, я дал ей носовой платок, прикурил сигарету – себе и ей.

– Я тебя люблю, – сказал я.

– Неправда.

Конец идиллии. Я уже не мог без них жить. Эти трое или четверо за всю мою жизнь удерживали в ней равновесие. На рассвете мы уехали. Я сунул ей под дверь записку, в которой опять написал, что люблю ее. Дверь резко распахнулась, и она бросилась мне на шею прямо в бледно-голубой ночной рубашке. Мы обнимались, я залез под рубашку рукой, провел по голой спине, ниже к бедрам, между ног, по груди, не прерывая поцелуя. Затем вышел, не оглядываясь, через железную дверь и сел в машину. Мой друг ехал стабильно девяносто миль в час до самого Нью-Йорка, где мы нашли обшарпанный отель и два дня болтались по Виллиджу, пока денег не осталось только на дорогу домой. В первый же вечер лифтер пообещал прислать проститутку. Когда она постучала, мы слегка обалдели, но потом расслабились, выпив почти целую бутылку бренди. «Пять по-французски, десять за полный трах». Пока мы проводили в ванной рекогносцировку, она лакала бренди. Мы решили, что суммарные двадцать долларов нанесут слишком глубокую рану нашим финансам, так что придется ограничиться минетом. Бросили жребий, и мне выпало идти первым. Я вернулся в спальню, снял с себя все, кроме носков, и протянул ей пять долларов. Она сказала, что у меня симпатичный загар и что сама она часто берет пару выходных, чтобы поваляться на Джонс-бич. Я лег на спину и стал представлять, что это та самая Девушка, что это ее губы скользят и сжимают, а не губы проститутки, что лишь ускорило процесс. Настроение было слегка сентиментальным и меланхоличным, я оделся и отправился гулять, предоставив своему другу получать удовольствие.