Читать книгу "Ночь святого Вацлава - Лайонел Дэвидсон"

Думаю, что именно машина, оцененная в пятьдесят фунтов, больше всего другого подтолкнула меня тогда к решительным действиям. Издав звериный вопль, я рванул бумажку из рук Павелки и, получив здоровенную затрещину, тут же очутился на полу. Не сдвинувшись ни на дюйм, он со всего размаха треснул меня по уху.

– Не надо, прошу вас! – сказал он по-английски, глядя на меня со смущением и тревогой. – Зачем же вы так?

Я потрясенно взглянул на него снизу вверх. Били меня впервые в жизни. Его голова, да и вся комната, то расширялась, то сужалась, и вокруг стоял гул, как в котельной.

– Ничего страшного, мистер Павелка, – проскрипел голос Канлифа. – У меня имеется второй экземпляр этого документа, тоже с вашей подписью. Слегка надорвали? Не беда, в любом случае, два лучше, чем один. Надеюсь, вам не больно, мистер Вистлер?

Павелка, отобрав бланк, поднимал меня на ноги, как старый заботливый дядюшка. Ухо у меня саднило, будто по нему съездили молотком.

– Прошу прощения, я забыл вам кое-что рассказать про мистера Павелку, – сказал Канлиф. – Он в свое время был известным бойцом-любителем, чемпионом Богемии по боксу. Поправьте меня, мистер Павелка, если я ошибаюсь.

– Западной Богемии, – поправил Павелка.

Я сел, глядя на него сквозь завесу боли. Лицо у него было все еще перевернутое, тоскливое.

– Мистер Павелка удручен вашим поведением, – заметил Канлиф, качая головой и всем своим видом говоря: «ай-ай-ай!»

– Молодой человек очень обеспокоен денежными затруднениями, – объяснил он по-чешски Павелке. – И пока не оценил наше предложение.

– И никогда не оценю, черт бы вас побрал! Сейчас же выпустите меня отсюда, я иду прямо в полицию!

Это было не слишком остроумное заявление, я и сам выслушал его с удивлением, поражаясь собственному героизму. Канлиф дипломатично вытащил портсигар и угостил нас сигаретами.

– Имеете полное право идти куда вам вздумается, – мягко ответил он. – Правда, я не совсем понимаю, что вы собираетесь поведать полиции. У вас ведь, кажется, нет никаких моих писем?

(Меня и самого осенило, пока он говорил: я же отдал ему то единственное письмо, которое от него получил…)

– Вам скажут, что я добропорядочный ростовщик. Любой здравомыслящий человек поймет, что вы взяли деньги в долг, мигом их промотали и теперь отказываетесь выполнять свои обязательства. Более того, что я вынужден забрать вашу машину, имея на то законное право.

Я сделал огромную затяжку, и от этого уху вроде полегчало. Комната прекратила свою мучительную пульсацию. Но ситуация отнюдь не стала менее дикой. Я наклонился вперед, пытаясь нащупать хоть какую-то нить.

– Но если… если про Белу все это туфта… как же вы вообще про него узнали?

– Вы не так уж скрывали свои чаяния, – иронически опуская глаза, сказал Канлиф.

Я с ужасом воззрился на него. Значит, кто-то за мной следил, старательно запоминал все мои шуточки…

– Но отчего вы выбрали именно меня? Ведь вы со мной не знакомы! – быстро сказал я. – Я совершенно не гожусь для таких дел!

– Замечательно годитесь! Как я уже сообщил вам, мы подыскивали человека, обладающего именно вашей квалификацией.

– Да нету у меня никакой квалификации, мистер Канлиф! – сказал я с отчаянием. – Вы должны это понять, прежде чем втягивать меня. У меня ни в чем нет никакой квалификации. И к тому же я трус. Я не знаю, чего вы от меня ждете, и не хочу этого знать. Я для вас более чем бесполезен!

Я говорил, пугаясь собственных слов, и в конце концов они превратились в какое-то бормотание. Но Канлиф, как видно, не испугался, он не сводил глаз с Павелки – наверное, чтобы убедиться, что тот вникает в каждое мое слово. Потом он коротко кивнул, и Павелка, вроде бы успокоившись на мой счет, отсел подальше и только сжимал мое колено.

– Вы мне нравитесь, – просто сказал он. – Вы как две капли воды похожи на своего отца. И, конечно, не помните изделий Павелки, правда?

– Да я вообще совсем не помню Чехии!

– Как и все прочие в наши дни! – горько сказал он. – Это было превосходное стекло. У меня был лучший завод в Богемии. С 1934 года у меня работала научная группа из двадцати семи человек. Йо, двадцати семи! – воскликнул он, ошибочно сочтя изумленным тот отчаянный взгляд, который я кинул на Канлифа. – Двадцать семь человек, которые трудились не на производстве, а занимались исключительно экспериментами, чтобы разработать небьющееся стекло. Но не закаленное в печи стекло и не пластмассу. О, нет! А прекрасное столовое стекло, самое тонкое из всего, что я когда-либо выпускал. Начиная с 1934 года! И вот теперь они его получили, и вы едете в Прагу, чтобы привезти его мне!

Его нечеловечески огромная лапа плотно обхватила мое колено, а широченное, складчатое бульдожье лицо нависло надо мной, не отодвигаясь ни на дюйм.

– Да вы что, мистер Павелка! – заорал я. – Это же немыслимо! Одна только идея…

– Йо, немыслимо! И все же это так. Начиная с 1934 года двадцать семь человек занимались только им, и теперь это стекло у них в руках. И они собираются наводнить им мир. Понимаете, что это значит?!

– Нет, не понимаю, мистер Павелка! – воскликнул я. – Я ничего не понимаю в стекле! Я был клерком в конторе!

Его большие бульдожьи глаза глядели на меня очень серьезно, но он явно не въезжал или не верил мне, или же ему было попросту наплевать. Я бросил отчаянный взгляд на малыша Канлифа. Тот смотрел на меня индифферентно.

– Вы не должны пугаться, мистер Вистлер, – вымолвил он наконец после секундного молчания. – Это простейшее поручение. Я бы и сам мог это сделать… или мистер Павелка, да и вообще любой мало-мальски нормальный бойскаут. Весь фокус в том, чтобы найти человека, у которого есть причины для посещения завода, кто не вызвал бы подозрений у чешских властей. Ваш отец был известным экспортером стекла. И кажется совершенно естественным, что вы решили продолжить его дело. Разумеется, вы выступите в роли покупателя.

– Да не станут они мне продавать это небьющееся стекло!

– Конечно нет, потому что оно еще не производится. Я думаю, что и образец ничего нам не даст.

Вряд ли можно воспроизвести его на основании химического анализа – из-за специфики плавки. Ну, вы узнаете об этом больше, чем я. Вам необходимо привезти сюда формулу.

Его трезвый голос опустил было меня на землю, как вдруг небрежно брошенное слово «формула» снова придало происходящему какую-то бредовую окраску. Канлиф взглянул на меня и улыбнулся:

– Клочок бумаги, и на нем несколько цифр, но вы об этом даже не узнаете. Уверяю вас, пока я сам не расскажу, где он был спрятан, вы и не догадаетесь! Мы все так устроили, что вы не подвергнетесь ни малейшему риску. Поймите, мы вложили немало сил и денег, чтобы заполучить эту самую формулу. Мистер Павелка – взгляните на него – с 1934 года ни о чем, кроме этого, и думать не может.