Читать книгу "Белая дорога - Джон Коннолли"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Всего змеек — обыкновенных полосатых ужей — было с дюжину. Они вольготно обосновались под заброшенным сараем на дальнем краю участка, под прогнившими брусьями и досками. Я случайно заметил, как один из них скользнул сквозь дырку под просевшим крыльцом — вероятно, возвращался домой после утренней охоты. Подняв гвоздодером половицы, я обнаружил остальных: молодь чуть длиннее ступни, самые крупные около метра. Под нежданными лучами солнца они свились живым жгутом, поблескивая в полумраке желтыми спинными полосками. Кое-кто незамедлительно начал надуваться, демонстрируя яркие полосы: дескать, не лезь. В ответ на прикосновение гвоздодера самый ближний из ужей зашипел. Из дыры пошел сладковатый, неприятный запах: змеи взялись выпускать мускус из хвостовых желез. Уолтер, мой золотистый лабрадор восьми месяцев от роду, отпрянул и, подергивая носом, тревожно тявкнул. Я почесал его за ухом, на что он озадаченно поглядел на меня в поисках поддержки: это была его первая встреча со змеями, и он толком не знал, как себя вести.

— Уолт, лучше не суй сюда носа, — посоветовал я ему, — а то вытащишь на пипке как минимум одну.

В штате Мэн полосатых ужей хоть отбавляй. Пресмыкающиеся эти на редкость выносливые — минусовые температуры они выдерживают месяцами или могут, нырнув, вполне сносно перезимовать поблизости от термальных вод. Примерно в середине марта, когда солнце начинает прогревать камни, они выходят из спячки и приступают к поиску пары. Июнь-июль — пора размножения; обычно получается выводок от десяти до двенадцати детенышей, минимум три. А рекорд, я слышал, аж восемьдесят пять — даже непонятно, как их на это хватает, но факт остается фактом: куда столько. Заброшенный сарай ужи облюбовали, видимо, потому, что в этой части моих угодий растет не так много хвойных деревьев. Они, как известно, окисляют почву, что отваживает ночных пресмыкающихся — излюбленное лакомство полосатых ужей.

В общем, половицы я уложил на место и выбрался вместе с Уолтером обратно под солнышко. Кстати сказать, полосатые ужи — существа непредсказуемые. Одни кормятся с ладони, а другие, наоборот, норовят ее тяпнуть; третьи же сами набрасываются до тех пор, пока это их или не утомит, или же их просто не пришибут. Здесь, в заброшенной лачуге, от них никакого вреда, а местный контингент из скунсов, енотов, лис и котов достаточно быстро их вынюхает. Ладно, пускай себе живут до перемены житейских обстоятельств. А что до Уолтера, то пусть сам набирается опыта, как не соваться в чужие дела.

В низине и вдали за деревьями поблескивал под утренним солнцем солончак, и по воде вовсю сновали птицы, различимые сквозь колыхание камыша и трав. Индейцы именовали это место Оваскоаг, Земля Многих Трав, но индейские племена отсюда давно ушли, и местные теперь называют его просто «болото». Здесь, приближаясь к морю, сходились реки Данстан и Ноунсач. К круглогодично обитающей окрест крякве присоединяются на лето каролинская утка, шилохвость, черная американская утка и чирок, но визитеры довольно скоро улетают, сбегая от суровой зимы. Пока же их посвист и гогот вперемешку с гуденьем насекомых разносит ветер в мерном будничном ритме кормления и вывода потомства, охоты и спасения бегством. Вот у меня на глазах грациозной дугой спустилась на гнилую корягу ласточка. Лето выдалось сухим, и эти птицы облюбовали болото для прокорма. Те, кто живет по соседству, были им за это особо благодарны: ласточки уничтожали не только москитов, но и куда более противных слепней, кромсающих кожу как бритвой.

Скарборо — поселение, можно сказать, старинное, одна из первых колоний, возникших на северном побережье Новой Англии, — причем не просто временный рыболовецкий пункт, а настоящий поселок, которому суждено было стать постоянным домом для проживающих в его границах семей. Здесь было много английских колонистов (в их числе и предки моей матери); другие переехали из Массачусетса и Нью-Гемпшира, привлеченные возможностями земледелия. В Скарборо родился первый губернатор штата Мэн, Уильям Кинг, который, впрочем, уехал отсюда в возрасте девятнадцати лет, поняв, что эти места ничего не сулят в плане богатства и перспектив. Гремели здесь и сражения — как большинство городов на побережье, Скарборо тоже омылся в крови. Познал он и ту незавидную пору, когда прокладывалось федеральное шоссе № 1. Так вот, скарборское соляное болото выстояло, и его воды по-прежнему горят на закате расплавленной лавой. Со временем оно было взято под охрану, но неустанное развитие инфраструктуры подразумевало новое строительство — в архитектурном плане не всегда удачное, а иногда и откровенно уродливое, — в результате чего дома Скарборо дотянулись вплоть до отметки уровня полной воды; кого не влечет красота здешних пейзажей и мифическое присутствие индейских племен? Большой дом с черной остроконечной крышей, в котором я сейчас живу, был построен в начале тридцатых, а от шоссе и болота его отгораживает живой щит деревьев. С крыльца мне открывается вид на водоем, и я порой черпаю в нем подлинное умиротворение, какого уже давным-давно не испытывал.

Однако умиротворенность эта мнимая — бегство от реальности в никуда. Стоит отвести глаза, и твое внимание вновь возвращается к делам насущным — к тем, кого ты любишь и кто зависит от того, чтобы ты находился рядом; к тем, кто от тебя чего-то хочет, но от кого сам ты хочешь или не то чтобы много, или вовсе ничего; ну и к тем, кто, будь у них возможность, не преминул бы навредить тебе и тому, кто тебе близок. На данный момент у меня в наличии имелись все три эти категории.

Здесь мы с Рэйчел поселились всего месяц назад, после того как старый дедовский дом и прилегающую к нему землю на Масси-роуд, в трех милях отсюда, я продал федеральной почтовой службе. Там сейчас возводился громадный почтовый сортировочный центр, и мне предложили солидную сумму за участок земли, который теперь служит площадкой техобслуживания почтовых самолетов.

Когда сделка была наконец заключена, я ощутил что-то похожее на раскаяние. Ведь это был дом, куда мы с матерью переехали из Нью-Йорка после смерти отца; дом, где прошло мое отрочество; дом, куда я возвратился после гибели жены и ребенка. И вот теперь, спустя два с половиной года, я начинал все сначала. Рэйчел только выказывала первые признаки беременности, а потому казалось особо уместным, чтобы мы как пара зажили по-настоящему, в новом доме, выбранном и обставленном вместе; в доме, где мы, надеюсь, сообща встретим старость. К тому же, как незадолго до завершения сделки сказал мой бывший сосед Сэм Эванс (тоже, кстати, перебравшийся на новое место, поюжнее), лишь чокнутый решится жить по соседству с роем почтовых служащих, из которых каждый — это маленькая мина замедленного действия, только и ждущая взрыва с дракой и стрельбой.

— Неужели они такие опасные? — усомнился я, помнится, тогда.

Сэм в ответ лишь удостоил меня скептическим взглядом. На предложение о покупке жилья он вообще откликнулся первым и первым же управился с погрузкой вещей в мебельный фургон.

— Ты не смотрел, часом, фильм «Почтальон»? — спросил он, когда я отряхивал руки после переноски ящиков из его дома в контейнер, готовый к отправке в Виргинию.

— Нет. Слышал только, что по сборам у него полный облом.