Читать книгу "Порода убийц - Джон Коннолли"

— Это Чарли Паркер. Господин Мерсье, я принял решение: я возьмусь за это дело.

На другом конце провода послышался вздох. Это могло быть знаком облегчения. Это могло быть знаком отказа.

— Благодарю вас, мистер Паркер, — последовал скупой ответ.

Возможно, Марвин Гросс услужил мне, назвав мусорным мешком, подумал я. Этой ночью, лежа в кровати, я думал о мальчишке с черным стеклом в очках и женщине со светлыми волосами, как она стояла, склонившись над ним. Запах цветов разливался по дому, становился назойливым, удушающим. Я чувствовал его у себя на подушке, на простынях. Когда я потер пальцы, у меня было ощущение крошек пыльцы на них, словно соли на коже. А утром, когда я проснулся, цветы уже завяли. И я не мог понять почему.

* * *

Вечер дня, когда я впервые встретился с Кертисом Пелтье, выдался ясный и солнечный. Слышался шум проезжающих по Спринг-стрит машин. Мой дом находился в закутке у Дубового холма, ограниченном Мэйн Молл-роуд: небольшой оазис спокойствия между федеральным шоссе № 1 и дорогой А-95. Поползень вернулся, ветер гонял волны в елках на границе участка, испытывая стойкость молодой хвои.

Мой дед отказался продавать свои земли, когда в конце семидесятых — начале восьмидесятых появились агенты, озабоченные поисками участков под строительство жилья. Благодаря этому дом по-прежнему стоял в окружении леса, его граница доходила до шоссе. К сожалению, моя полудеревенская идиллия скоро должна была закончиться. Американское почтовое ведомство планировало построить огромный почтовый терминал неподалеку от Мусси-роуд, захватив территорию от карьера Крондина до фермы Нельсона. По размеру это будет участок площадью около девяти акров земли, свыше сотни грузовиков вскоре будут ездить туда-сюда, а кроме того планируется добавить авиаперевозки. Это хорошо для города, но плохо для меня. Впервые я стал задумываться о том, чтобы продать дом деда.

Я сидел на крыльце, потягивая кофе и наблюдая за стремительными перемещениями чибисов, и думал о своем старике. Прошло уже почти шесть лет, как его не стало, и мне очень не хватало его спокойного отношения, любви к людям, его тихой заботы о ранимых и уязвимых. Поэтому он пришел в круг защитников закона и по этой же причине ушел с работы, когда жалость и сочувствие к жертвам стала для него невыносимой.

Второй чек на 10 000 долларов доставили мне домой вечером, но, несмотря на мое обещание Мерсье, я был подавлен. Я испытывал сочувствие к Кертису Пелтье, на самом деле, но то, чего он хочет от меня, — смогу ли я ему дать. Он хотел, чтобы его дочь вернулась к нему такой, какой была раньше, чтобы она всегда оставалась с ним. Но память о ней была запятнана самоубийством, и отец хотел, чтобы эта пятно было стерто.

А еще я думал о женщине на Биржевой улице. Кто надевает летнее платье в такой холодный день? Когда у меня появился ответ, я оттолкнул его, как ненужную вещь.

Еще раз: кто надевает летнее платье в такой холодный день?

Тот, кто не может чувствовать холода.

Я закончил пить кофе и засел за бумаги, но Кертис Пелтье и его погибшая дочь не выходили у меня из головы, как и мальчишка в очках и блондинка. В конце концов чаши весов встали на свое место: боль Кертиса перевесила мое неудобство.

Я достал ключи от машины и отправился в Портленд.

Пелтье жил в большом каменном доме на Дэнфорс-стрит, неподалеку от прекрасной усадьбы Виктория Италиенте, которую его дом в миниатюре напоминал. Я так понимаю, что купил он его еще в те времена, когда дела его шли хорошо, а на сегодняшний день это было, пожалуй, все, что у него осталось. В этой части Портленда, куда входили районы Дэнфорс-, Пайн-, Конгресс— и Спринг-стрит, в девятнадцатом веке стали селиться зажиточные граждане. Мне казалось вполне естественным, что Пелтье, разбогатев, осел именно здесь.

Снаружи дом производил величественное впечатление, но сад зарос, краска на окнах и двери стала облупляться. Я никогда прежде не был в гостях у Грэйс. Когда она была подростком, ее отношения с отцом стали портиться, и семейная жизнь Грэйс резко отличалась от ее остального существования. Отец был очень привязан к ней, но она, казалось, не спешила отвечать взаимностью, как будто его чувства были обременительны для нее. Из-за своей целеустремленности, воли, внутренней силы эта девушка вела себя так, что порой причиняла боль близким, хотя у нее и не было таких намерений. Решив подвергнуть отца остракизму, она сделала это по полной программе. Позже я узнал от общих знакомых, что постепенно Грэйс преодолела свою неприязнь к отцу, и незадолго до ее смерти у них сложились более близкие, сердечные отношения, но причина прошлого отчуждения оставалась невыясненной.

Я позвонил в дверной звонок и услышал, как эхо разнеслось по большому дому. У покрытого морозными узорами окна появился силуэт, затем пожилой мужчина открыл дверь. На его узких плечах болталась широкая красная рубашка, пара черных подтяжек не давала песочного цвета штанам свалиться с его тощих бедер. Он выглядел, пожалуй, как маленький грустный клоун.

— Мистер Пелтье? — уточнил я.

В ответ он кивнул утвердительно. Я показал свое удостоверение.

— Меня зовут Чарльз Паркер. Джек Мерсье говорил, что вы, возможно, ожидаете меня.

Его лицо просветлело слегка, он отступил в сторону, давая мне возможность пройти, поправляя на ходу воротник рубашки и приглаживая волосы свободной рукой. Дом встретил меня застоявшимся запахом. На мебели в холле и в гостиной кое-где лежал слой пыли. Обстановка выглядела вполне прилично, хотя возникало впечатление, что часть предметов качеством получше была продана, а оставшиеся использовались только для того, чтобы занять свободное место. Я прошел вслед за хозяином в маленькую яркую кухню с раскиданными по стульям старыми журналами, тремя акварелями на стенах, запахом французской ванили, который распространялся от кофейника и заполнял собой все пространство кухни. Акварельные пейзажи выглядели неуловимо знакомыми. Казалось, они изображали одно и то же место, запечатленное с трех разных ракурсов с определенной закономерностью в распределении приглушенных оттенков коричневого и красного. Скелетообразные деревья переплелись ветвями над темной водяной гладью, на втором плане под пасмурным небом расположились складки холмов. В углу каждой акварели стояли инициалы Г.П. Я и не знал, что Грэйс писала акварели.

На подоконниках лежали книжки в мягких обложках, мягкое кресло стояло рядом с чугунным камином. В камине лежала груда поленьев и бумаги, видимо, чтобы он не пустовал, пока не используется по прямому назначению. Старик налил нам кофе, достал из шкафа тарелку с печеньем, затем извиняющимся жестом развел руки.

— Вам придется извинить меня, мистер Паркер, — произнес он, показывая на рубашку, мятые брюки и сандалии, обутые на носки, — я не ждал никого в такой раннее время сегодня.

— Не беспокойтесь, — мне захотелось утешить и развеселить его, — однажды разносчик телеграмм застал меня, когда я преследовал таракана, и на мне были только спортивные тапочки.

В ответ Пелтье благодарно улыбнулся и уселся. Он начал без обиняков: