Читать книгу "Настанет день - Деннис Лихэйн"

— Тогда почему он называется «Бостонский клуб»? — Дэнни зевнул.

— Правильный вопрос. В точку. Между прочим, мы это пытаемся изменить.

— Меняйте что хотите, все равно это будет профсоюз только по названию. Мы копы, Стив, у нас нет никаких прав. БК — просто убежище для мальчишек, играющих в разбойники, этакий шалаш.

— Мы, между прочим, договорились встретиться с Гомперсом. Тем самым, из АФТ .[14]

Дэнни замер. Если он расскажет об этом отцу или Эдди Маккенне, ему уже послезавтра дадут золотой значок и повышение и о патрульной службе можно будет забыть.

— АФТ — общенациональный профсоюз. Ты что, спятил? Они в жизни не разрешат копам в него войти.

— Кто не разрешит? Мэр? Губернатор? О’Мира?

— О’Мира, — ответил Дэнни. — Все остальные ничего не значат.

Комиссар Стивен О’Мира был твердо убежден, что должность полисмена — почетнейшая из всех городских профессий и что, следовательно, ее надлежит исполнять с честью. До того как он возглавил БУП, каждый участок был феодальной вотчиной какого-нибудь районного политического босса или члена городского совета, каждый из которых стремился запустить лапу в бюджет проворнее и глубже конкурентов. Стражи порядка скверно одевались, сквернословили и плевали на всё и вся.

О’Мира многое исправил. Он избавился от кадрового балласта и попытался привлечь к суду наиболее зарвавшихся районных боссов и членов совета. Он перетряхнул прогнившую систему, а затем толкнул, надеясь, что она рухнет. Но она не рухнула, хоть порой и содрогалась. Впрочем, его сил хватило на то, чтобы отправить значительное число полицейских в их собственные районы — получше узнать тех людей, которым они служат. И если ты смышленый полисмен (но с ограниченными связями), то именно этим ты и занимаешься у О’Миры — служишь людям. Не местной администрации, не царькам, купающимся в роскоши. Ты выглядишь как коп, ты держишься как коп, ты никому не делаешь уступок, ты всегда следуешь основному принципу, гласящему: ты — воплощение закона.

Но, судя по всему, даже О’Мире не удалось склонить на свою сторону городской совет в ходе последней битвы за повышение жалованья. Им не поднимали зарплату уже шесть лет. А та прибавка, которую пробил лично О’Мира, произошла после того, как дело восемь лет не двигалось с мертвой точки. Дэнни и его коллеги получали достойную зарплату, но лишь по меркам 1905 года. А недавно мэр заявил, что на ближайший период это все, на что они могут рассчитывать.

Двадцать девять центов в час при 73-часовой рабочей неделе. Без всяких сверхурочных. И это для дневных патрульных вроде Дэнни и Стива Койла. Можно считать, что им-то еще досталось тепленькое местечко, потому что бедняги ночные получали два дайма [15]в час и вкалывали по 83 часа в неделю.

Дэнни с молоком матери всосал простую истину: система всегда надувает рабочего человека. Реальных выходов для этого человека два: либо взбунтоваться, а значит, голодать, либо играть по правилам системы, да так, чтобы тебя не коснулось заложенное в ней неравенство.

— О’Мира, — произнес Стив, — ну конечно. Я тоже люблю старика, между прочим. Просто обожаю, Дэн. Но он не дает того, что нам обещано.

— Может, у них и правда нет денег, — предположил Дэнни.

— В прошлом году так и говорили. Мол, погодите, кончится война, и мы вас вознаградим. — Стив развел руками. — Что-то смотрю-смотрю, а награды никакой не вижу.

— Война еще не кончилась.

Стив скорчил гримасу:

— По сути — считай кончилась.

— Тогда начните новые переговоры.

— Мы и начали. На прошлой неделе они нам снова отказали. А стоимость жизни, между прочим, все растет. Мы подыхаем с голоду, Дэн. Были бы у тебя дети, ты бы понял.

— У тебя их тоже нет.

— У вдовы моего брата, земля ему пухом, двое. А я все равно что женат. Баба думает, у меня вечный кредит у Джилкриста .[16]

Дэнни знал, что Стив начал подбивать клинья к вдове Койл уже через месяц-другой после того, как его брата уложили в могилу. Рори Койлу перерезало бедренную артерию механическими ножницами для стрижки овец на брайтонской скотобазе, и он истек кровью среди ошеломленных рабочих и равнодушных коров. Когда руководство предприятия отказалось платить семье погибшего даже минимальное пособие, рабочие использовали смерть Койла — поистине вопиющий случай — как повод для объединения в профсоюз, но их стачка длилась всего три дня, а потом брайтонская полиция, пинкертоновцы и заезжие любители помахать битой нанесли ответный удар и в два счета превратили Рори Джозефа Койла в Рори-Как-Бишь-Его-На-Хрен-Звали.

На другой стороне улицы человек в круглой анархистской шапочке, с длинными подкрученными усами, установил под фонарем деревянный ящик, вытащил записную книжку и сверился с ней, после чего вскарабкался на свою переносную трибуну. На мгновение Дэнни проникся к нему странным сочувствием. Интересно, есть ли у него жена и дети?..

— АФТ — общенациональная штука, — повторил он. — Управление нам в жизни не позволит вступить, скорее сдохнет.

Стив взял его под руку, глаза у него перестали лучиться обычным спокойным светом.

— Приходи на собрание, Дэн. В Фэй-холле. По вторникам и четвергам.

— Толку-то? — спросил Дэнни.

Тип на той стороне улицы начал что-то выкрикивать по-итальянски.

— Просто приходи, — ответил Стив.

После дежурства Дэнни в одиночестве пообедал, а затем принял лишнего в «Костелло», портовом кабачке, куда любили ходить полицейские. С каждой порцией образ Джонни Грина в его мозгу съеживался. Джонни Грин с его тремя боями за сутки, с пеной изо рта, с его канцелярской работой и предупреждением о выселении.

Выйдя на улицу, Дэнни побрел с фляжкой по Норт-Энду. Завтра у него будет первый выходной за двадцать дней, и, как почему-то обычно бывало, от крайнего утомления он обрел какую-то нервную бодрость. Улицы снова затихли, сгущалась ночь. На углу Хановер и Салютейшн он прислонился к фонарному столбу и стал смотреть на пострадавший полицейский участок. Нижние окна — вровень с тротуаром, на них виднеются следы пожара; если бы не это, трудно было бы догадаться, что внутри происходило нечто чрезвычайное.

Портовая полиция решила после того случая переселиться в другое здание, располагавшееся в нескольких кварталах отсюда, на Атлантик-авеню. Газетчикам сообщили, что переезд планировали еще год назад, но на это никто не купился. На самом деле дом на Салютейшн-стрит перестал быть местом, где люди чувствуют себя в безопасности. А иллюзия безопасности — это самое меньшее, чего население требует от полицейского участка.