Читать книгу "Не смотри в глаза пророку - Сергей Кулаков"

Егор увидел стоящего неподалеку художника Тараса Нифонтова, который, улыбаясь, кивал ему и взглядом подзывал к себе.

– Диночка, извини, дорогая, – он ласково снял с руки цепкую руку, – я должен поговорить с Тарасом.

– А, – гибко извернулась она, – понимаю. Но ты все-таки подумай о твиттере. Вот увидишь, потом будешь меня благодарить.

– Обязательно подумаю, – пообещал Егор, сделав прощальный жест кончиками пальцев.

Дина одарила его улыбкой и тут же отпорхнула к следующим «ушам».

Егор подошел к Тарасу, поцеловался с ним в обе щеки, на французский манер.

Нифонтов с благородно седеющими локонами в бородке и в спортивном черном свитере выглядел, как показалось Егору, несколько растерянным.

– Как тебе этот Стасов? – спросил Егор.

Картина, возле которой они стояли, изображала дерево, на ветвях которого сидели необычные, неузнаваемые, но откуда-то знакомые – из детства ли, из снов ли – фигурки. Тот же грубый рисунок, та же уродливая палитра, но казалось, что фигурки ведут между собой разговор, что они живы и вот-вот начнут переходить с ветки на ветку и что ты запросто, без напряжения членов, по одному лишь движению души сможешь к ним в любую секунду присоединиться. Или уже присоединился.

Тарас, прищурив красивые восточные глаза, легонько вздохнул, с трудом отрываясь от картины. Его взгляд, преисполненный мудрости и снисходительности самого известного художника России, выразил сожаление.

– Безусловно, это не лишено дарования, – певуче и негромко заговорил он.

Сзади на минуту пристроились две высоченные, ослепительно красивые девицы. Одна из них была восходящей звездой молодежного ситкома, вторая начала успешную карьеру супермодели. Обе блистали нарядами и явно не знали, где им стоять и как держаться. Егор, сам когда-то новичок, сочувственно им кивнул, но продолжал внимательно слушать Тараса.

– Чувствуется, что у художника есть что сказать, и он пытается это сказать не столько посредством рисунка и краски, сколько посредством общего замысла, – продолжал живописец, изящно жестикулируя и чуть-чуть встряхивая волосами. Обе красотки восторженно дышали ему в затылок. – Но ведь одним замыслом никого не удивишь. Здесь нет школы, нет системы, нет прилежания в конце концов. Если бы он изучал работы старых мастеров Европы, он бы понял, в чем заключается его ошибка. Возможно, он сумел бы справиться со своей небрежностью и сделать более сильные в живописном плане вещи.

– Говорят, его картины влияли на судьбы людей, – улыбаясь, как улыбаются, когда говорят о заведомой чепухе, заметил Егор.

– Все картины так или иначе влияют на судьбы людей, – вздохнул Нифонтов. – Для того и существует искусство и, в частности, живопись.

Он еще раз взглянул на картину – и снова с трудом отвел глаза.

– Увы, о серьезном искусстве здесь говорить не приходится. Хотя, конечно, этот Стасов имеет определенный талант. Он, по крайней мере, искренен, а искренность в нашем деле дорогого стоит. И он философ, хотя и несколько наивный. Да, кстати, Егор…

Тарас взял чуткой рукой Егора под локоть и отвел на два шага в сторону. Красавицы, оставшись одни, неловко помялись у непонятной картины и, стуча каблуками, двинулись дальше, поддерживая друг друга, как две жерди в шалаше.

– Когда ты будешь у меня? – спросил Тарас, так и не глянув им вслед. – Помнится, ты обещал еще два месяца назад.

– Но, Тарас, – виновато улыбнулся Егор, – совсем нет времени. Закопался в писанине, издатель мечет молнии, ни минуты свободной. Сюда вот еле вырвался. А у тебя сеансы, когда мне их высиживать?

– Три сеанса, – сказал Тарас. – Три сеанса по часу. И портрет будет готов.

– Три? – спросил обреченно Егор.

– Три. Обещаю.

– Хорошо. На следующей неделе буду. Но все-таки…

– Да?

– Тарас, ну чем я заслужил, чтобы ты, такой большой, великий художник, занимался мной, маленьким беллетристом?

– Во-первых, не таким уж маленьким, – спокойно возразил живописец. – А во-вторых, у тебя такой взгляд, что я просто не могу его не написать. Поверь, это будет наш лучший портрет.

– Ладно, – сдался Егор. – Убедил.

Он осекся. Из боковой галереи вышла Великая Певица, сопровождаемая свитой. Егор со всей почтительностью поклонился. Великая Певица тоже решилась заметить его и даже расщедрилась на подобие улыбки. Егор подождал, не поманит ли пальчиком. Давеча подарил ей книгу – вдруг осчастливит рецензией? Не поманила. Певица уже направлялась к выходу и задерживаться не намеревалась.

– Значит, жду тебя, Егор, – поспешно сказал Тарас. – На следующей неделе.

– Да, – выходя из гипноза, кивнул Егор, – обязательно буду.

Тарас тряхнул волосами и пошел догонять Великую Певицу и ее свиту, постепенно густеющую к выходу.

– Послушай, Егорчик, – послышалось над самым ухом у Егора, – тебе весь этот снобизм не опротивел?

Он оглянулся. Перед ним, задрав длинный подбородок, стояла Ксюша Невская, дочь известного политика, и презрительно кривила большой породистый рот.

– Не могу, блин, – громко восклицала она, тем более смело, что главные посетители выставки удалились. – Соберутся эти так называемые сливки и давай друг перед другом выпендриваться. Видел, как они брюликами обвешались? Как новогодние елки. А сами только из своих тамбовов вылезли. Они так же разбираются в живописи, как я в картофельных очистках. Блин, сливки!

Мимо локомотивом прогрохотали две красавицы, глядя с некоторым испугом на бесстрашную, как революционный матрос, девушку.

Егор улыбнулся. Резать правду-матку, особенно в виду телекамер, было прерогативой Ксюши Невской, и это же кормило ее и одевало.

– Да бог с ними, Ксюш, – сказал примирительно Егор. – Скажи лучше, как тебе картины?

– Дрянь, – в свойственной ей лаконичной манере вынесла свою оценку Ксюша, отнюдь при этом не понизив голос. – Правда, была одна, где у меня чуть не намокло… О, смотри, уставилась, ворона. Нацепила Картье на три лимона и думает, что она круче всех. Лошица!

Егор усмехнулся, поощряя ее гнев. Хотя влезать в скандал с женой одного из толстосумов ему совсем не улыбалось. Но и ретироваться нельзя. Если Ксюша разочаруется в нем, ее вердикт будет суровым и окончательным. И, что самое неприятное, публичным. А этого допустить Егор не мог. Это могло нанести его имени, уже довольно раскрученному и благополучному, ущерб, равный ущербу, производимому атомной бомбой. Оправиться от подобного ущерба очень трудно – если вообще от него можно когда-нибудь оправиться.

– Слушай, Ксюша, ты что-то говорила про книгу? – схитрил он. – Хочешь написать?

– Ну да, – мгновенно забыв о «лошице», кивнула Ксюша. – Уже есть наброски. Это как бы размышления о жизни. Типа философского трактата. Ну, как у Екатерины Второй, помнишь?