Читать книгу "Инквизитор - Кэтрин Джинкс"

— Верно, — согласился я. — В таких случаях всегда возникает множество слухов. Вы правильно сказали: почему не поступить в монастырь?

— Помимо того… — И здесь отец Августин сделал паузу перед выразительным повтором фразы, которая была произнесена со всей значительностью, присущей риторическому приему под названием conduplicatio[29]. — Помимо того одна из них умеет читать.

— Вот оно что! — Как двойственно то благо, что несет мирянам дар грамотности! — Не по-латыни, конечно?

— Думаю, что нет. Но, как вам известно, полуграмотные гораздо опаснее тех, кто вовсе неграмотен.

— Да, конечно. — Я и сам встречал самоуверенных и заносчивых мужчин и женщин, которые, едва познакомившись с половиной букв и выучив наизусть пару стихов из Евангелия, взирали свысока на ученых богословов. Я слышал, как темные крестьяне искажают Священное Писание, и в Евангелии от Иоанна, вместо «Свои Его не приняли» читают «свиньи Его не приняли», принимая «sui» за «sues». А в псалме вместо «Укроти зверя в тростнике» — «Укроти диких ласточек», путая «harundinis» и «hirundinis»[30].

Они носят личину учености, словно маску, под которой прячут глубины своего невежества от других невежд.

— Если эти женщины, ведущие такую опасную жизнь, привержены ереси, то я приму все меры к тому, чтобы направить их на путь истинный, — сказал отец Августин. — Вполне возможно, что достаточно будет одного отеческого наставления. Теплой беседы.

— В духе святого Доминика, — поддержал я, и ему понравилось это сравнение.

— Да. В духе святого Доминика. — Затем своим сухим, властным тоном он добавил: — В конце концов, мы, Domini Canes, псы Господни, не только потому, что мы бьемся с бешеными волками. Мы также возвращаем в стадо заблудших овец.

Сказав так, он удалился, хромая и отдуваясь, как кузнечные мехи, и тяжело опираясь на посох. Надо признаться, что в этот момент в голове у меня возникла кощунственная картина — образ очень старого плешивого и беззубого пса на трех лапах — и я улыбнулся, глядя в свои бумаги.

Но улыбка исчезла с моего лица, когда я спросил себя: как еще беззубые псы добывают себе пропитание, если только не выкапывают из земли падаль?

Отец Августин был одержим желанием преследовать разоблаченных еретиков до могилы и далее. Я знал, что в таком случае нам грозят крупные неприятности. Начнутся протесты и обвинения в наш адрес. Против нас поднимутся влиятельные сеньоры.

Худшего, однако, я предвидеть не сумел. На это мне не хватило дальновидности.

Кассера находится неподалеку от большой деревни Разье. Насколько я помню, в Разье проживают три сотни человек, или около того. Среди них и королевский прево[31]. Прево занимает замок, принадлежавший некогда той семье, что построила форт близ Кассера. О них мне известно совсем немного, лишь то, что сто лет назад глава семьи, некий Жор дан де Разье, предоставил свой замок воинам северян.

Заглянув в хроники нашей Святой палаты, я также могу сообщить вам, что внук Жордана, Раймон Арно, лишился форта в Кассера, равно как и особняка в Лазе, в 1254 году, будучи осужден по обвинению в ереси.

Разье и Кассера издавна были заражены ересью. Я видел свидетельства, сотни протоколов 1253 и 1254 годов, когда почти все крестьяне этих деревень поочередно вызывались в Лазе для дознания. Около шестидесяти, если не ошибаюсь, жителей Кассера были осуждены, причем все они оказались выходцами из четырех семейств. (Я не раз наблюдал, как ересь поражает кровь, точно наследственная болезнь.) Эти семейства более не представлены в деревне: их члены либо умерли в заключении, либо были казнены, либо не вернулись из паломничества, куда им было определено отбыть. Иных, большей частью детей, поручили заботам дальних родственников. Ибо, как сказал Иероним, комментируя послание к Галатам: «Иссекайте гнилую плоть, гоните из стада паршивую овцу, иначе весь дом ваш и весь хлеб ваш, все тело, весь скот, сгорит, пропадет, сгниет и погибнет». После того как язва ереси была выжжена, болезнь не возвращалась, хотя нам, по мнению отца Августина, следовало неизменно сохранять бдительность.

Дабы попасть в Кассера из Лазе, нужно полдня ехать на юг до Разье, деревни, стоящей среди зеленой равнины, среди пастбищ, лесов и пшеничных полей, в уголке гармонии и богатства, созданных самой природой и дарующих отдых глазу и щедрые плоды усердному земледельцу. Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих[32]. Кассера находится еще южнее, в предгорьях, и почва там беднее. Там нет ни садов, ни виноградников, ни телег, ни лошадей, ни мельницы, ни постоялого двора, ни обители, ни кузни. Только два дома могут похвастаться отдельными постройками для овец, мулов и коров. Церковь — скромный храм Божий — квадратное строение из потемневшего известняка, с каменным алтарем, деревянным распятием и запертым сундуком, где хранится потир, дискос, полотно и риза. Также по стенам видны картины, дурно написанные и плохо сохранившиеся. И, хотя не подлежит со мнению, что лучше смиряться духом с кроткими[33], не многое, вынужден я признать, там имеется, чтобы прославлять величие Христа.

Из Кассера каменистая тропа ведет вверх, через деревенские огороды, через лес, на поднимающиеся террасами пастбища старой фермы Разье. Здесь часто можно видеть пасущихся овец, принадлежащих нескольким местным семьям, которые платят прево за привилегию пользоваться королевской землей. Эти поборы вызывают громкий ропот, и куда бы я ни направился, я слышу его повсюду. «Слишком много налогов, — говорят крестьяне. — Как мы можем давать Церкви, если у короля такие аппетиты?» Тропа, о которой идет речь, крута, как круты бывают ступени, и углублена в землю, точно канава, почти непроходима в сырую погоду, коварна в снежную бурю, скорее годится козам, чем людям, и представляет собой испытание даже для самых искусных, опытных наездников. Так вышло, что отец Августин и его солдаты, переправившись через реку Агли, пустились по холмам под палящим солнцем, затем, рискуя жизнью, пробирались через густой лес, знаменитый своими разбойниками, и в конце пути им предстояло преодолеть еще этот труднейший подъем.

Вернуться они решили в тот же самый день и неслись обратно во весь дух, дабы успеть в Лазе до захода солнца, прежде чем запрут городские ворота. То было решение отца Августина, и весьма неразумное, ибо оно едва не стоило ему жйзни. В результате, следующие три дня он провел в постели — и все почему? Потому что он не желал, по его собственным словам, пропустить вечернее богослужение. Я прекрасно знаю, что посещать вечернюю службу — есть долг каждого брата доминиканца, что повечерие — это итог и вершина всего дня, что ничье отсутствие не останется незамеченным и что нет причин, могущих его оправдать. Тем не менее, как указывает блаженный Августин, Господь, сотворив человеческий разум, наделил его способностью мыслить и понимать, а посему всякому ясно, что человек слабого здоровья, еще более ослабленный трудностями долгого пути и утомлением, пропускает несравнимо большее число вечерних богослужений, нежели тот, кто мудро решает провести ночь под крышей местного кюре.