Читать книгу "Дело о заикающемся троцкисте - Андрей Константинов"

Едва я закончил разговор с Кондаковой, пришел мрачный Повзло. Сел и стал сетовать на жизнь: денег нет не только на оперрасходы, но и на бензин для нашей «антилопы»… И вообще, репортерам срочно нужны мобильники, иначе работа остановится.

— А по таксофону они звонить уже не могут? — спросил я строго.

— Тебе смешно? — сказал Коля. — Весело тебе, да? Дождемся.

Коля ушел и хлопнул дверью… Весело ли мне? Куда как весело!

Потом позвонил Троцкист. Кажется, он был изрядно выпивши, но заикался значительно меньше. Угрожал сжечь все тексты Троцкого, если я не выкуплю их…

Я его стал успокаивать, убеждал, что найдем компромисс, и снова предлагал встретиться лично. Он обложил меня матом и назвал «чекистской сукой». Вот так и пообщались.

* * *

Под вечер пришел возбужденный Родя и сказал:

— А я все-таки был прав, Шеф!

— Что такое? Опять вскрыл происки ФСБ?

— Какая, к черту, ФСБ. Я про Комарницкую.

— Понял: Комарницкая — тайный ликвидатор ФСБ… И ее овчарки тоже.

Родион закурил и сказал серьезно:

— Я не поленился съездить во Всеволожск, шеф.

— Да? А зачем?

— Дача Комарницких под Всеволожском. Я съездил и нашел следака, который вел проверку по факту самоубийства Стаса Комарницкого…

— Ну-ка, ну-ка.

— Следак считает, что Стаса убили. Либо сама Комарницкая, либо его заместитель, за которого Аллочка и вышла замуж спустя всего три месяца после «самоубийства» мужа… Но доказательств нет.

— Бывает, — согласился я. — Что предлагаешь?

— А что тут предложишь? Там даже дела не возбуждали — самоубийство. Следак говорит: наглая тварь. Он ей в лицо сказал: а не ты ли, Алла Феликсовна, муженька-то убила? А она в ответ: а ты докажи… Вот тварь какая!

— Не бери в голову, Родя, — ответил я… и вспомнил огромных кавказцев… и ухоженную, холеную руку Аллы с обручальным кольцом… и брюлики, подрагивающие в ушках. Еще я подумал, что прокуратурский следак, скорее всего, прав. Но его правота не подкреплена фактами, и Алла Комарницкая никогда не предстанет перед судом. Такова реальность. — Ты, — спросил я, — Родион, пробил телефоны, с которых звонил Троцкист?

— Да, — хмуро ответил Родя. — Звонил он с таксофонов возле метро «Площадь Мужества». Карта компании «Санкт-Петербургские таксофоны» на тридцать единиц, годна до тридцатого ноября.

Звонки только на твой номер… Осторожный, гад.

* * *

У Полины Гребешковой оказался очень приятный грудной голос, и она, кажется, нисколько не удивилась, когда я позвонил, представился и сказал, что хотел бы поговорить о ее бывшем муже — Олеге Гребешкове.

— Когда вас устроит? — спросила она.

Я ответил, что в любое удобное для нее время, но откладывать не хотелось бы.

— Приезжайте, — сказала она. — Я все равно сижу дома, на больничном. Записывайте адрес…

Я адрес-то уже знал. Знал и то, что вместе с Полиной прописана дочь Яна, 1993 года рождения, и Лосева Тамара Леонидовна, 1940 года, — очевидно, мать. Но говорить Полине этого я не стал. Адресочек, между прочим оказался недалеко от площади Мужества… Но это, конечно, ничего не означает.

Я запряг свою сивку-бурку и поехал.

На самой площади Мужества попал в хорошую пробку — после того, как линия метро оказалась разорванной, пробки здесь стали обычным делом. Полина жила в старенькой пятиэтажке на улице Хлопчина, из ее окон были видны стадион и парк Политеха.

Я извинился за визит в неудобное для этого время, но Полина сказала:

— Это не беда. Болею не я — Янка. Да и она уже, скорее, здорова, чем больна…

Гулять пойдешь, доча?

И Янка закричала: да-а, пойду-у…

Я понял, что Полина не хочет, чтобы девочка присутствовала при разговоре. Через пять минут Яна ушла, а мы с Полиной сели в маленькой кухне. В окно было видно, как Яна играет на детской площадке.

— Итак, Андрей… э-э… простите… — произнесла Полина.

— Если вы не против, то, может быть, обойдемся без отчеств? — спросил я.

Она кивнула: не возражаю… А потом вдруг заплакала. Я много раз видел, как плачут женщины, и каждый раз меня это угнетало… я не знал, что сказать или сделать, и сидел молча. За окном бушевало солнце, и скрипели качели на детской площадке.

— Извините, — сказала Гребешкова. — Извините меня… У вас есть сигареты?

* * *

— Да, конечно. — Я протянул сигареты, щелкнул зажигалкой. Она затянулась довольно неумело, закашлялась. — Вы… вы, Андрей, что-то узнали об убийстве Олега?

— Нет, Полина, я, к сожалению, почти ничего не знаю. Я пришел к вам за помощью… Расскажите мне про Олега.

— Про Олега, — сказала она, — можно рассказывать долго. Он ведь очень цельный был человек. Очень глубокий.

Я ведь, по сути, многие годы не понимала его… Что конкретно вас интересует?

— Почему вы расстались, Полина?

— О-о, какой вопрос… По наивности.

По глупости, если хотите. Время было дурное — угарно-демократическое. Все что-то разоблачали, ниспровергали… В общем, долго рассказывать, но когда Олег заявил, что пойдет работать в КГБ, на факультете начали его травить. Вопили о демократии, о праве вслух высказывать свои взгляды и — травили подленько. Заправлял этим делом профессор Немчинов…

— Владимир Спиридонович? — удивился я.

— Вы знакомы?

— Да, я был на кафедре… Немчинов показался мне глубоко порядочным человеком. И об Олеге он отзывался в высшей степени положительно…

— А вам что — никогда не встречались подлецы в обличье порядочного человека?

— Встречались, но Немчинов…

— Именно Немчинов больше всех обозлился на Олега, когда узнал, что лучший его ученик вдруг собрался в КГБ, — сказала Полина. На лице у нее обозначилась вертикальная морщинка между бровей. — Травили Олега. Доставалось и мне… А я же еще девчонка была. Замужняя женщина, но девчонка. Потом я забеременела. Сказала Олегу: себя не жалко, меня не жалко — ребенка-то пожалей. И он сказал: да.

Но у меня выкидыш случился. Он очень трепетно ко мне относился. А я решила, что из-за него этот выкидыш. И что-то во мне переменилось, перегорело… Господи, зачем я вам это говорю?!

Полина взяла еще одну сигарету из пачки, повертела в руках и положила обратно.

— В общем, я вела себя мелко, пакостно, по-бабски мстительно… И ведь нельзя сказать, что я не понимала, что делаю.

Понимала. Не все, не до дна, но понимала. Теперь я это вижу очень ясно. И мне почему-то кажется, что если бы я осталась с Олегом — все было бы по-другому. Но тогда процесс, как говорил Горбачев, пошел… теперь надо углубить. Я и углубила.