Читать книгу "Москва 2066. Сектор - Андрей Лестер"

– Опять рушится мироздание?

– Вроде того.

– Ну, рассказывай.

– У меня не так много времени. – Никита посмотрел на часы. – А поговорить хотелось о многом. Начну с главного. Как вы думаете, как они живут в Секторе? Там очень плохо? В смысле, они еще хуже, чем мы были ДО ТОГО? Или такие же?

– Это главное? – спросил Лебедев.

– Не совсем, – ответил Чагин, опять смирившись с тем, что Лебедев не будет отвечать на вопрос. – Но прежде чем перейду… Хочу спросить в лоб.

Чагин откинул челку и пошевелил плечами. Лебедев ждал с выражением внимания и покоя на лице.

– Борис, – выдохнул Чагин. – Вы для меня загадка. Я знаю вас несколько лет, и за эти годы я хорошо, можно сказать, безошибочно, научился отличать тихих от дерганых.

– И ты хочешь спросить, кто я?

Чагин покраснел:

– Да. Это важно для меня. Не могу объяснить почему (даже самому себе), но сейчас это стало даже особенно важно. Возможно, меня мучит вопрос, насколько мы можем приспосабливаться…

Регина подошла и стала снимать с подноса заварной чайник, вазочки с медом и вареньями, печенье, серебряные ложечки, белоснежные накрахмаленные салфетки. Чагин замолчал.

– Никита. – Чагину показалось, что Лебедев стал строже. – Ты можешь говорить все при ней, при Регине.

– Хорошо. Все эти годы… Я всегда сомневался, как вы прошли через Потепление. То мне казалось, что вы такой же, как я, то…

– Ты хочешь знать, кретин я или дерганый? – спокойно спросил священник.

– Да. – Чагин, бросив мимолетный взгляд на Регину, стал заливаться краской.

– А если я скажу, что я дерганый кретин?

Лебедев засмеялся. Посмотрел на Регину с широкой, открытой улыбкой, откинулся назад, а кулаки положил далеко перед собой на стол (в правом была зажата чайная ложечка, сверкающая на солнце).

– Я… не понимаю, – ответил Никита.

Лебедев захохотал. Теперь смеялась и Регина.

Смех у нее был грудной, красивый, с теми особенными теплыми оттенками, которые бывают только у тихих.

Через некоторое время засмеялся и Чагин. Ему было хорошо и просто с этими людьми.

– Извините, – сказал он священнику.

– Нет, это ты извини, – ответил Лебедев. – Дурацкая шутка. Конечно, я такой же, как ты. Ничего со мной не сталось. Ни в чем я не изменился. Ни на йоту.

– А мне иногда казалось…

– Ерунда, – сказал священник. – Дерганый, он и в Африке дерганый.

– Вы жалеете об этом?

– Не скажу, – все еще улыбаясь, ответил Лебедев.

– Хорошо, спрошу по-другому. Вот скажите, у нас есть шанс стать такими, как они? Моя жена может стать такой, как Регина?

– А зачем ей становиться такой?

– А затем, – резко ответил Чагин, – что у меня сын тихий. И если я знаю безусловно хорошего человека, то это мой сын, Леша. В момент Переворота он был совсем крошечным. Почему он изменился, а мы нет? Конечно же вы тоже думали об этом. Почему мы с вами остались прежними? Это наказание? И если да, то почему ребенок должен отвечать за нас с Викой? Ведь ему тяжело с такими, как мы. Какой смысл в его «потеплении», если его оставили с такими родителями? Которые даже толком не понимают его.

Лебедев продолжал молчать. Это была его обычная тактика в беседах с шибко умными. Чагин об этом знал, и, выговариваясь, сам худо-бедно отвечал на свои же вопросы.

– Каков критерий отбора? – не мог успокоиться Чагин. – Абсолютное большинство людей стали тихими. Среди них чиновники районных управ, гаишники, педофилы, даже президент! А я, всегда мечтавший о тишине, сосредоточенности, о простоте, просидевший несколько лет в медитациях, остался дерганым. Раз людей разделили (кто бы это ни сделал), а не переделали сразу всех, значит преследовали какую-то цель. Какую? Или, может быть, это ошибка, просчет, и я просто попал в отбраковку? Но если остался такой большой процент необъяснимого, ненужного брака, то значит это сделал… – Чагин замялся.

– Ну-ну, говори, – подбодрил его священник.

– Значит, это сделал не Бог?

– А ты уверен, что инжир приживется в открытом грунте? – спросил вдруг Лебедев.

– Уверен, – сказал Чагин после паузы. – Но сажать следует под углом, а верхушку направлять к Солнцу, как я показывал.

– На зиму прикапывать?

– Не знаю. Сейчас рано говорить. Посмотрим, какая еще будет эта зима.

Вопросы священника вернули Никиту в ту область, где он мог быть уверен в своих мыслях и поступках. Это успокоило его.

– Послушайте, Борис, – сказал Чагин, наконец. – Тут такое дело. Ко мне вчера приехал один человек и сделал странное предложение…

Регина грызла сухарики. Гудели пчелы. На стол падали белые лепестки абрикосовых цветков. Все это плохо вязалось с рассказом Чагина.

– И ты не можешь отказать жене? – спросил священник, выслушав Чагина.

– Не могу. Она не бросила меня, когда я попал в тюрьму. Все бросили, а она нет. Хотя именно у нее были все основания подозревать меня, не верить мне, а она пошла за мной. Беременная. И потеряла бы всё, если бы не Переворот.

– А чиновнику из Сектора мог бы отказать? Если бы не жена? – Лебедев стал скрести седую бородку, но скоро отдернул руку, как это делает человек, который борется с плохой привычкой.

– Чиновнику могу. Он, кстати, мало похож на чиновника. Больше на наемного убийцу из старого кино.

– Не боишься его?

– Не до такой степени.

– Тогда делай, как тебе велит совесть.

– Совесть-то, извините, надвое сказала. Не могу отказать Вике, но не могу и тащить в Сектор Лешу.

– Никита, – сказал Лебедев строго. – Ты не собираешься спросить у меня, что тебе следует делать: принимать предложение из Сектора или нет?

Чагин выпрямился и откинул челку:

– Нет, не собираюсь.

– Тогда поступай, как ты решил. А я знаю, что ты уже принял решение. Если это будет в моих силах, я тебе помогу. А больше я ничего тебе не скажу. Справишься?

– Справлюсь, – ответил Чагин.

– Тогда идем, я кое-что тебе покажу. – Лебедев поднял из-за стола свое ловкое поджарое тело. – Региночка, ты подожди нас здесь, – сказал он женщине.

Следуя за священником, Чагин обогнул церковь и вошел в маленькую пристройку с зелеными дверями из старого мятого железа. Внутри хранились лопаты, грабли, мотки проволоки, банки с удобрениями, какие-то рамы, старые доски со следами росписи. Посреди стоял поломанный стол, покрытый пылью, а в углу старинная желтая этажерка.

– Вот, есть у меня такая штука. – Лебедев пробрался к этажерке и снял с полки тяжелый черный телефонный аппарат с дисковым набором.