Читать книгу "Несказанное - Мари Юнгстедт"

Редакция «Региональных новостей» постоянно работала в авральном режиме. Каждый день выходил новый двадцатиминутный выпуск, в котором рассказывалось обо всём на свете. На то, чтобы снять двухминутный сюжет, обычно уходило несколько часов, затем ещё два часа требовалось на монтаж. Юхан постоянно пытался убедить руководство в том, что репортёрам необходимо больше времени на подготовку сюжетов.

Ему не нравились перемены, происшедшие с тех пор, как он пришёл на телевидение десять лет назад. Теперь репортёрам едва ли удавалось просмотреть свой материал, прежде чем отдавать его на монтаж, что отражалось на качестве. Хорошие кадры, которые операторам с таким трудом удавалось отснять, зачастую не появлялись в эфире просто потому, что в спешке до них не доходили руки. Отсматривая готовый сюжет, операторы нередко испытывали горькое разочарование. Когда руководство стало экономить время на обработку изображения, в чём, собственно, и заключается сила воздействия телевидения, стало понятно, что дела плохи. С тех пор Юхан отказывался писать сценарий и отдавать сюжет на монтаж, лично не просмотрев отснятый материал.

Конечно же, бывали и исключения. Иногда материал действительно горел, монтаж начинался за двадцать минут до эфира, однако сюжет всё же выходил неплохой.

Главный плюс работы в редакции программы новостей — непредсказуемость. Утром он никогда не знал, что его ждёт днём. Юхан в основном специализировался на криминальной хронике, налаженные им за долгие годы работы контакты были просто бесценны для редакции. К тому же в его обязанности входило освещение событий на Готланде, который вошёл в ведение «Региональных новостей» год назад. Огромный дефицит бюджета на Шведском телевидении привёл к закрытию местной редакции на острове, поэтому теперь новостями оттуда занимался не Норрчёпинг, а Стокгольм. Юхан с радостью принял предложение заняться Готландом — он с малых лет обожал эти места. А теперь, помимо прекрасной природы, у него появились и другие причины любить этот остров.

Клякса рвалась с поводка. «Так и не выучила команду „к ноге“!» — раздражённо подумала Фанни, но воспитывать собаку у девочки не было сил. Они гуляли по пустынным улицам коттеджного посёлка. На Висбю опустился туман, асфальт влажно поблёскивал, моросил дождь. Окна коттеджей светились уютным мягким светом. Всё как у людей: цветочные горшки на подоконнике, блестящие машины у въезда в гараж и разноцветные почтовые ящики. То тут, то там — аккуратная куча компоста.

По вечерам, когда становится темно, можно заглянуть в окно и увидеть, что происходит в доме. У кого-то на кухне стены увешаны медной посудой, у кого-то висят яркие расписные часы из городка Мура. В чьей-то гостиной маленькая девочка прыгала на диване и разговаривала с кем-то — Фанни не разглядела с кем. А вон там стоит мужчина с совком в руке. «Наверно, крошка упала на ковёр», — подумала она, скептически поджав губы. На другой кухне мужчина и женщина вместе готовили ужин.

Вдруг дверь одного из больших домов открылась. Оттуда вышли двое пожилых людей и, мило болтая, подошли к ожидавшему такси. Они были нарядно одеты, дама прошла мимо Фанни, и девушке в нос ударил резкий запах парфюма. Люди даже не заметили, что Фанни остановилась и внимательно наблюдает за ними.

Она оделась слишком легко и уже продрогла. Дома, в темноте и тишине квартиры, её ждала мама. Она работала в ночную смену в магазине «Флекстроникс». Папу Фанни видела всего пару раз в жизни, в последний раз, когда ей было пять. Его группа приехала на гастроли в Висбю, и он зашёл навестить их. Она помнила лишь большую сухую руку, которая держала её ладошку, и пару карих глаз. Папа — чернее ночи, он растаман с Ямайки. На фотографиях, которые ей показывала мама, его волосы были скручены в длинные пряди. Мама сказала, что они называются дреды.

Он жил в Фарсте, недалеко от Стокгольма, с женой и тремя детьми и был ударником в ансамбле. Больше Фанни о нём ничего не знала.

Он никогда не звонил, даже в день её рождения. Иногда она воображала, как повернулась бы её жизнь, если бы папа с мамой жили вместе. Может, мама не пила бы так много. Может, она была бы повеселее. А Фанни не пришлось бы делать всё по дому: готовить еду, убирать квартиру, стирать бельё, гулять с Кляксой и ходить за продуктами. Может, её не мучила бы совесть за то, что она столько времени проводит на конюшне. Если бы папа жил с ними… Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что у неё за жизнь? Но ему всё равно, она для него ровным счётом ничего не значит.

Она просто результат его мимолётного романа с мамой.

Карин и Витбергу сразу же бросились в глаза странные скульптуры. Бетонные скульптуры метра два высотой, стоявшие в центре участка. Одна из скульптур изображала вставшую на дыбы лошадь, задравшую морду к небесам, другая напоминала косулю, третья — лося с непропорционально большой головой. Гротескные, похожие на призраки, фигуры на большом газоне мокли под проливным дождём.

Они вышли из машины и бегом направились к дому, чтобы спрятаться под козырьком у входа. Типичный одноэтажный дом постройки пятидесятых годов с подвалом. Грязно-серый оштукатуренный фасад, подгнившие ступени лестницы — в любую минуту можно провалиться. Они позвонили в дверь. Послышался шорох, и минуту спустя им открыла высокая, крепкая женщина лет семидесяти, с пышными седыми волосами. Поверх платья в цветочек на ней была кофта.

— Мы из полиции, — объяснил Витберг, — хотим задать вам несколько вопросов. Вы — Дорис Юнсон, мать Бенгта Юнсона?

— Да, это я. А что он опять натворил? Проходите, вы же насквозь промокли.

Они присели на кожаный диван в гостиной. Комната была загромождена мебелью. Кроме дивана, там стояли три кресла, старинный шифоньер, телевизор, стойки с цветами и книжный шкаф. На подоконниках теснились цветочные горшки, а все горизонтальные поверхности были заставлены стеклянными фигурками в разных стилях. Но кое-что общее у них имелось: всё это были животные. Собаки, кошки, ёжики, белки, коровы, лошади, свиньи, верблюды, птицы. Фигурки всех цветов, размеров и в разнообразных позах заполняли собой столы и скамейки, подоконники и полки.

— Вы коллекционируете животных? — спросила Карин и сразу же поняла, что сморозила глупость.

Морщинистое лицо женщины просияло.

— Да, уже много лет. Сейчас у меня шестьсот двадцать семь штук, — гордо заявила мать подозреваемого. — Так что вы хотели?

— К сожалению, у нас печальные новости, — наклонившись вперёд, начал Витберг.

— Друг вашего сына найден мёртвым, и мы подозреваем, что его убили. Его имя — Хенри Дальстрём.

— Святые небеса, Хенри?! Хенри убили? — побледнев, переспросила женщина.

— К сожалению, так оно и есть. Преступник ещё на свободе, поэтому мы допрашиваем всех, кто был знаком с Хенри. Знаете ли вы, где сейчас Бенгт?

— Нет, он сегодня не ночевал дома.

— А где?

— Этого я не знаю.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросила Карин.

— Вчера вечером. Он ненадолго заглянул домой. Я была в подвале, вешала бельё, поэтому мы даже не увиделись. Так, поговорили через лестницу. Сегодня утром он позвонил и сказал, что несколько дней погостит у друга.