Читать книгу "Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм"

— Не знаю, кем вас считать — героями или бесконечно самоуверенными людьми.

— Разве можно провести четкую границу между этими двумя определениями?

Джэнсон помолчал.

— Предлагаю просто дать ублюдкам то, что они хотят, — наконец глухо промолвил он.

— Они ничего не хотят, — тихо произнесла Ланг. — Мы предложили им назвать любую цену, лишь бы Петер был выпущен на свободу, живой и невредимый. Они отказались даже обсуждать наше предложение. Не мне вам объяснять, насколько это необычно. Но мы имеем дело с фанатиками. Они неизменно дают один и тот же ответ: Петер Новак приговорен к смерти за преступления против угнетенных народов во всем мире, и его казнь «неотвратима». Знакомы ли вы с традициями суннитского религиозного праздника ид уль-кебир?

— Посвященного жертвоприношению Авраама?

Ланг кивнула.

— Баран в чертополохе. Халиф говорит, что в этом году праздник будет отмечен принесением в жертву Петера Новака. Он будет обезглавлен в ид уль-кебир. То есть в ближайшую пятницу.

— Но почему? Во имя всего святого, почему?

— Потому что, — сказала Ланг. — Потому что Петер Новак является самым одиозным агентом неоколониализма — так утверждает ФОК. Потому что эта казнь заставит весь мир заговорить о ФОКе, принесет ему больше известности, чем он добился пятнадцатью годами кровавого террора. Потому что человека, именующего себя Халифом, слишком рано приучили к горшку — откуда мы можем знать, черт побери? Этот вопрос подразумевает собой рациональное мышление, которого нет у террористов.

— Господи Иисусе, — пробормотал Джэнсон. — Но если Халиф пытается возвеличиться таким способом — какова бы ни была его логика, — почему он до сих пор не раструбил об этом на весь мир? Почему не обратился к средствам массовой информации?

— Он слишком хитер. Халиф не распространяется о казни до тех пор, пока она не свершится, и этим избавляет себя от возможного международного давления. Он прекрасно понимает, что мы не посмеем предать дело огласке, поскольку это исключит последнюю надежду найти решение путем переговоров, какой бы призрачной она ни была.

— Разве правительству ведущей державы необходимо давление общественности, чтобы начать действовать? Я хочу сказать, мне до сих пор неясно, почему вы обратились ко мне. Вы сами говорили, что Петер Новак принадлежит всем народам мира. Согласитесь, Америка осталась единственной сверхдержавой — почему бы вам не попросить помощи у Вашингтона?

— Это первое, что мы предприняли. Нам предоставили доступ к информации, И искренне извинились, объяснив, что не могут предложить никакого содействия на официальном уровне.

— Этого не может быть. Смерть Новака резко дестабилизирует обстановку в десятках регионов по всему земному шару, а Вашингтон чего-чего, но стабильность очень ценит.

— Но еще больше он ценит жизни американских подданных. Государственный департамент считает, что любое вмешательство Соединенных Штатов поставит под угрозу жизни сотен американских граждан, находящихся в настоящее время на территориях, занятых повстанцами.

Джэнсон промолчал. Ему было прекрасно известно, как осуществляются подобные расчеты; в свое время он сам не раз принимал в этом участие.

— Как нам объяснили, есть и другие... осложнения.— Марта произнесла последнее слово с неприкрытым отвращением. — Так, например, Саудовская Аравия, партнер Соединенных Штатов, уже много лет тайно поддерживает ФОК. Ей не очень-то по душе безжалостная жестокость Фронта, но если она не будет поддерживать угнетенных мусульман во всех районах огромной мусульманской лужи, именуемой Индийским океаном, то потеряет свое лицо в глазах остального исламского мира. И еще не надо забывать про Донну Хеддерман.

Джэнсон кивнул.

— Аспирантка Колумбийского университета, специалист по антропологии. Проводила раскопки в северо-восточной части Ануры. Что было очень глупо и очень мужественно. Хеддерман захватили в плен повстанцы Кагамы, обвинившие ее в связях с ЦРУ. Что было очень глупо и очень жестоко. Они продержали ее два месяца без общения с внешним миром. Кроме пустых слов, Соединенные Штаты ни черта не предприняли для освобождения Хеддерман. Не хотели «еще больше усложнять и без того сложную ситуацию».

— Кажется, начинаю понимать. Поскольку Соединенные Штаты отказались вмешаться ради американского подданного...

— ...как бы они выглядели в глазах своих граждан, если бы отправили отряд коммандос, чтобы освободить венгерского миллиардера? Да, вы правы. Нам это высказали не так откровенно, но суть была той же. Особенно часто употреблялось выражение «политически несостоятельно».

— Конечно, вы привели все очевидные возражения...

— И кое-какие не совсем очевидные. Мы нажимали на все рычаги. Не побоюсь показаться излишне самоуверенной, но, как правило, нам удается добиться желаемых результатов. Однако на этот раз все окончилось ничем. И тут вдруг впереди замаячил огонек.

— Позвольте догадаться самому, — остановил ее Джэнсон. — У вас состоялась «жутко конфиденциальная беседа», в ходе которой всплыло мое имя.

— И неоднократно. О вас очень высоко отзывались высокопоставленные сотрудники госдепа и ЦРУ. Вы больше не состоите на государственной службе. Теперь вы вольный стрелок, при этом у вас по всему миру остались связи с вашими коллегами — точнее, с вашими бывшими коллегами. В Отделе консульских операций люди, хорошо знавшие вас по совместной работе, в один голос утверждали, что «Полу Джэнсону нет равных в том, чем он занимается». По-моему, я передаю их отзывы дословно.

— Настоящее время может ввести в заблуждение. Вам сказали, что я уволился. Не знаю, объяснили ли почему.

— Главное, теперь вы сам себе хозяин, — сказала Марта. — Ваши пути с отделом консульских операций разошлись пять лет назад.

Джэнсон склонил голову набок.

— Вам никогда не приходилось, попрощавшись с кем-то на улице, потом с раздражением обнаруживать, что вы идете в одну сторону?

Для того чтобы расстаться с Отделом консульских операции, требовалось пройти с десяток собеседований — как формальных, так и откровенно неуютных, в том числе и просто бурных. Лучше всего Джэнсону запомнился разговор с заместителем государственного секретаря Дереком Коллинзом. На бумаге Коллинз был директором управления анализа и исследований государственного департамента; в действительности он возглавлял строго засекреченную структуру департамента, Отдел консульских операций. Джэнсон явственно представил себе, как Коллинз устало снимает очки в черной оправе и потирает переносицу.

— Думаю, мне вас жаль, Джэнсон, — сказал он. — Никогда бы не подумал, что смогу произнести такие слова. Вы машина, Джэнсон. На том месте, где должно быть сердце, у вас кусок гранита. И вдруг вы заявляете, что испытываете отвращение к тому, что получается у вас лучше всего. Какой в этом смысл, черт побери? Это все равно как если бы кондитер заявил, что перестал любить сладкое. Как если бы пианист вдруг решил, что терпеть не может звуки музыки. Джэнсон, насилие — это то, что получается у вас очень, очень, очень хорошо. И вот вы мне говорите, что вам все это опротивело.