Читать книгу "Без окон, без дверей - Джо Шрайбер"

— Ну-ка, повтори, мать твою.

— Ты слышал.

Парень полез через цепь, когда из трейлера высунулся мужчина в рубашке с закатанными рукавами.

— Эй!

Оуэн и парень с мокрой спиной одновременно остановились и оглянулись.

— Что тут происходит?

— Ты бригадир? — крикнул в ответ Оуэн.

Мужчина вылез, почесывая карандашом голову. Латиноамериканец уже смылся, что-то бормоча про себя по-испански.

— Нам не нужны работники, — сказал бригадир.

— Меня Ред прислал.

— Точно? — Мужчина смерил его с головы до ног явно неудовлетворенным взглядом. — Ты кто, скандалист?

— Оуэн Маст.

— Если я спрошу, он подтвердит?

— Спрашивай, не стесняйся.

— Очень хорошо. — Теперь стало видно, как бригадир устал. — Зайди с той стороны, садись в трейлер, поговори с Миком, он оформит бумаги. У нас тут двенадцатичасовые смены, полчаса на ланч, никаких льгот. Это не профсоюзная лавочка. Заболеешь, явишься с похмелья — уволим, другого шанса не будет. Мне плевать, с кем ты дружишь. Понял?

— Понял. — Оуэн уже шел к трейлеру, но рука удержала его за плечо.

— Когда-нибудь делал такую работу? — спросил бригадир.

— Какую? — переспросил он. — Разгребал обломки? — Углы потрескавшихся губ разъехались в ухмылке. — Всю жизнь.

Глава 9

За первые две недели, прожитые в доме, выработался определенный распорядок дня, хотя к вечеру Скотт не добивался ничего особенного. Утром пил кофе в импровизированном рабочем кабинете в столовой, глядя в пустой компьютерный монитор, как пассажир в иллюминатор во время трансатлантического перелета. Набирал десять слов, удалял, шел на кухню, наливал еще чашку, приходил обратно, садился, повторял то же самое заново. Изображение на экране не меняется, земли не видно.

Леди и джентльмены, капитан разрешает отстегнуть ремни, теперь можно свободно ходить по салону.

В полдень он сдавался, шел наверх, включая за собой свет, осматривал незапертые комнаты, вдыхал разнообразные причудливые запахи — нафталин в подушечках от моли, отсыревшая шерсть, подгнивающий кедр. Заглядывал в платяные шкафы и буфеты, в дверные проемы, которые никуда не вели, уверяя себя, что если здесь есть что-нибудь вдохновляющее, то он на него непременно наткнется. Но видел только пустоту, унылое, глухое пространство, которое невидимыми спицами тянется от втулки, составляющей основу дома.

Потом, в конце субботнего дня, перед самым наступлением темноты, обнаружил нечто новое, проходя по коридору мимо гостиной.

Это была старая театральная афиша, предположительно шестидесятых годов, висевшая на узкой полоске стены за еще не открывавшейся дверью. Простота исполнения почти лишала ее смысла — линейное изображение комнаты с тремя стенами, не полностью смыкающимися по углам. Под рисунком написано:

Незавершенная комната

Премьера в сентябре в театре Маккинли на 23-й улице

А еще ниже маленькими, неуверенно прыгавшими буквами значилось имя автора пьесы:

Томас Маст

Скотт уставился на плакат. Год нигде не указан, не ясно, когда выпущена афиша, о возрасте которой свидетельствует только крайне прискорбное состояние. Хотя есть в ней что-то знакомое — не только название пьесы, но и странноватое художественное оформление. Томас Маст был отцом Фрэнка Маста, дедом Скотта и Оуэна, которого Скотт никогда не видел и о котором нечасто упоминалось в семейных беседах. «Не истинный уроженец Новой Англии, — говорил Фрэнк. — Горожанин. Слишком шустрый, на свою беду». В устах отца это звучало категорическим обвинением. Откуда здесь эта афиша?

Скотт отшпилил ее от стены, загнул угол, заглянул на обратную сторону, как бы отыскивая дальнейшие сведения, которые имели бы смысл, увидел чистую бумагу, задумался о том, что ожидал увидеть. Тайное послание? Адресованное ему сообщение от дальнего родственника? Деталь, которую можно использовать лишь в вымышленном мире, где подсказки дополняют приемлемые объяснения? Даже название пьесы — «Незавершенная комната» — ничего не подсказывает, хотя надо признать его правильным. Ни один из родных никогда ничего не довел до конца. Скорее всякие вещи — огонь, амбиции, алкоголь, сумасшествие — доводили их до конца.

Он уставился в окно. Дождь прекратился, но солнце уже уплывало из западных окон, унося с собой сожаления об очередном впустую потраченном дне. Ныла спина, в желудке было кисло от кофе, компьютерный монитор оставался слепым и пустым. Скотт поднес к лицу дрожащую руку и не смог сказать, что дергается — рука или глазные яблоки. Сахар в крови обрушился, следовало бы почувствовать голод, только мысль об имеющейся провизии — зерновых хлопьях, консервированном тунце, мясной нарезке в вакуумной упаковке — лишь усилила тошноту. Вернувшись на кухню, он пошел против всякого здравого смысла — плеснул в стакан джина для успокоения нервов и позвонил Соне.

— Это я, — сказал Скотт. — Позавтракать не хочешь?

— В полпятого?

— Ну, тогда пообедать. — Джин уже заработал. Захотелось вернуться в старый отцовский дом, отловить Генри, предложить поесть вместе, даже если для этого придется позвать и Оуэна. — Ты сегодня работаешь?

— Мы с Лизой делим выходные, — ответила Соня. — Как идут дела?

— Успешно.

— Пишешь уже две недели. Продвинулся?

— Вполне. — Очередную ложь надо запомнить. Зачем скрывать от нее правду?

— В самом деле решил на сегодня закончить? — уточнила Соня.

— Всегда можно прерваться по инстинктивному побуждению.

За долгие годы сознание превратилось в копилку литературных штампов, зачастую противоречивых. Уходи, пока ты впереди. Не останавливайся на подъеме. Не отклоняйся от расписания. Не погрязни в рутине. Держись в рамках общего плана. Иди туда, куда тебя ведет рассказ.

— Ладно, — сказала Соня. — Приезжай примерно через час. Годится?

— Вполне.

— Скотт…

— Что?

— Ничего. — Она помолчала. — До скорой встречи.

Он разъединился, позволил себе вздохнуть. У них богатая история — у него с ней, возможно, богаче, чем с кем-либо другим на земле, не связанным с ним кровными узами, — а ему до сих пор непонятно, с чего начинать. Первая встреча не помнится — вместе росли, вечно знали друг друга, — хотя точно помнится, когда он впервые по-настоящему ее увидел и содрогнулся в смертельной агонии.

Весной в выпускном классе они составляли школьную газету. Все уже разошлись, мистер Френч сел за стол проверять письменные работы, а Скотт с Соней старались найти место для группового снимка членов лыжного клуба. Одновременно протянули руки за фотографией, долго шарили, пока оба не поняли, что коснулись друг друга, и она на него посмотрела. Потом в тот же день шли домой вместе, вечером два часа болтали по телефону о школе, о своих родных в Милберне, который Соня называла «самой пакостной деревушкой в Нью-Гэмпшире». Так же как он, мечтала отсюда удрать, и действительно убежала в двенадцать лет, добралась до окраины, где ее поймал шериф и доставил домой. Скотт, всегда мечтавший, но никогда не осмеливавшийся на побег, испытал лишь испуганное благоговейное восхищение.