Читать книгу "Небесный шторм - Сергей Зверев"

Потом он въехал во двор. Парнишка спрыгнул с подножки, сбегал – запер ворота. Вернулся, распахнул дверцу, принялся выбрасывать мешки. Схватился за живот, узрев позеленевшую физиономию перевозимого объекта. Но быстро принял серьезный вид, нахмурился и повелел:

– Выметайся.

– Где мы? – простонал Шарль, выбираясь из зловонной «темницы». Над головой сияла бездонная небесная лазурь. Он зажмурился – так и ослепнуть недолго.

– Район Аз-Вари, – проворчал отрок. – Здесь до Триполи двенадцать километров. Спокойно тут, не волнуйся, войска в Аз-Вари не стоят, ничего военного, бомбят не часто.

– Если нет военного, значит, не бомбят, – назидательно сказал Шарль. – НАТО не работает по гражданским объектам.

– Ты, чё, с пальмы рухнул? – парень выразительно покрутил грязным пальцем у виска. – Уж мне ли не знать, чего тут бомбят, а чего нет. Детский сад на днях взорвали, хорошо, хоть ночью дело было…

«Пропаганда Каддафи», – успокоил себя Шарль, испытав на мгновение какое-то странное чувство, напоминающее стыд.

– Это дом моего дяди Вахида, – пояснил пацан. – Топай за мной и ни о чем не спрашивай. И пистолет убери, ты что, стрелять собрался?

Шарль снова чувствовал себя неловко, вертел головой, засовывая пистолет в комбинезон. Автогонка завершилась в районе, где отсутствовала многоэтажная застройка. Узкий двор, стены, вымазанные известкой, и ни одно окно, по мусульманской традиции, не выходит на улицу. Высокие заборы из белого камня, белые наличники, белое крыльцо, на котором сушились какие-то тряпки. Гул населенного пункта остался за воротами, долетали лишь невнятные звуки – смесь из трафика, говора, криков вьючных животных. В глубине двора возвышался добротный белый дом с пристроенной деревянной мансардой. Ветвистые кусты магнолий, усеянные белоснежными цветами, окружали крыльцо. Туда и потащился, волоча ноги и независимо помахивая конечностями, Гамал. Летчик семенил следом, с любопытством озираясь. Виднелась только крыша у соседей – все остальное пряталось за забором и развесистыми апельсиновыми деревьями. И вдруг мелькнуло что-то над забором – Шарль насторожился. Верхняя часть никаба – женского головного убора, закрывающего лицо, с узкой прорезью для глаз. Моргающие любопытные глаза – жгучие, карие, огромные, напомнившие ему глаза барменши Софи – когда же он, черт возьми, избавится от этого наваждения?! Он моргнул, видение пропало – словно и не было подглядывающей соседки. Только ветка качнулась, коснувшись гребня стены. Гамал ничего не заметил, он уже взбирался на крыльцо, имитируя старческую одышку. Покосился на отстающего, изобразив нетерпение – мол, чему вас там в спортзалах учат…

В доме было чисто, прибрано, повсюду ковры, посуда. В большой комнате стоял современный телевизор, полы устланы подушками, цветастыми пуфами. В помещении находился толстоватый ливиец с седой головой и в рубашке навыпуск. Видимо, дядя Вахид собственной персоной. Он сидел перед телевизором и что-то поедал из глубокой плошки – вполне по-европейски применяя вилку и салфетку. Государственный канал «Аль-Джамахирия» представлял Зеленую площадь в Триполи (явные фотообои), государственный флаг – единственный одноцветный флаг в мире – и верного сына полковника Каддафи и ливийского народа Сейф аль-Ислама, дающего интервью корреспонденту агентства «Аль-Джазира». Беседа велась на английском языке, лысый, как яйцо, «сын» терпеливо и вполне доброжелательно внушал корреспонденту, что НАТО перешел на новый уровень агрессии и проводит преднамеренные удары по гражданским зданиям. «Это преступление против человечества», – хитровато поблескивая очками, уверял аль-Ислам. Толстяк повернул голову… и чуть не подавился, выплюнул часть еды обратно в плошку. В глазах мелькнула растерянность, он справился с собой, сомкнул кустистые брови. Шарль постеснялся заходить в комнату, слушал, как вполголоса препираются дядя с племянником. Толстяк размахивал плошкой, шипел, как гремучая змея. Гамал что-то доказывал. Шевельнулась занавеска, отделяющая мужскую половину от женской, очередная пара глаз смерила взглядом нежданного гостя. Сомкнулись занавески, зашуршали тапочки. Спор мужчин становился тише, теперь они общались нормальными голосами, потом Вахид выбрался из комнаты, окинул летчика неприязненным взглядом, почесал щетинистый подбородок и что-то сипло произнес.

– Пять тысяч евро, – перевел Гамал.

– Но у меня таких денег нет… – растерялся Шарль.

– Сколько есть?

– Три… с половиной.

Мужчины стали совещаться. Торг на Востоке – святое дело. В итоге Вахид состроил недовольную гримасу, потом вздохнул и удалился в «покои» криволапой поступью. Освещать ситуацию пришлось Гамалу.

– Отдашь три с половиной, пистолет и свою одежду. Получишь другую. Ночью – машина, спрячут, пять часов до границы с Тунисом. Есть лазейка – тебе покажут. Деньги отдашь перед границей. И все остальное… тоже отдашь. Что будет с тобой в Тунисе – не наше дело. Поднимешься наверх – там комната. Из нее – никуда. К окну не подходить. Еду принесу. Это все.

– Спасибо, парень, – поблагодарил Шарль.

– Да что мне от твоего спасибо… – смутился Гамал и повернулся спиной.

Деревянная лестница трещала и прогибалась. Этот дом, эти люди, эта страна и часть света делали все, чтобы доказать Шарлю Бурнье свою нелюбовь. Враждебность ощущалась в каждом слове, каждом жесте. Кабы не деньги, тут никто бы пальцем не пошевелил, чтобы вытащить летчика из неприятности. Комнатка была крохотная, задернутое окно выходило во двор, имелась низкая тахта, столик, напомнивший собаку-таксу, – обедать за таким можно, но лучше найти другой. «Комната бедного родственника», – окрестил ее про себя пилот. Склонность игнорировать запреты досталась, видимо, Шарлю от русского пращура – прапрадеда по отцовской линии Ильи Бурнеева, офицера Врангелевской армии, бежавшего от большевиков в Турцию, осевшего под старость во Франции и сменившего фамилию на «подобную». Шарль на цыпочках приблизился к окну, сунул нос между плотными занавесками. Просматривался двор, ограниченный воротами и двумя стенами. Пространство слева и справа заслоняли фруктовые деревья, светлокожие смоковницы с большими листьями, отдаленно похожими на кленовые. Он вздрогнул, услышав скрип – насупленный Гамал приволок еду. Покосился на летчика – тот уже с невинным видом стоял у стены и разглядывал висящую на ней неработающую французскую фузею начала девятнадцатого века – отчищенную, с гравировкой, устрашающую и смешную. Лет восемь назад было модно копаться в своей родословной. Шарль с немалым изумлением узнал, что пращур упомянутого пращура служил капитаном в Кутузовской армии и участвовал в составе 2-й гренадерской дивизии в Бородинской битве. Второй же пращур – по линии матери – ровно в том же году посетил с визитом в составе Наполеоновской армии Россию и тоже принимал участие в Бородинской битве. И тот и другой штурмовали Шевардинский редут, и теоретически один из них мог прикончить другого, не задумываясь о последствиях. Временами Шарль давал волю фантазии: вместо того чтобы биться лбами, сели бы, выпили хорошего французского вина, подумали бы о будущем… Та война, насколько он помнил, ничем хорошим для французов не кончилась. Французский пращур, проклиная русскую зиму, добежал до Березины и навсегда оставил воинскую службу. Пращур же с обратной стороны стал полковником, а мог бы и генералом, если бы не скверная история с «Северным обществом» декабристов, куда он по чудовищной ошибке вступил…