Читать книгу "Кардонийская петля - Вадим Панов"

– Убинурский скорый делает четыре остановки, три из них – в достаточно больших городах, последнюю – на маленьком разъезде, где пополняет запас воды. Там я сяду в поезд и поговорю с Махимом.

– Не поздно?

– Если с Махимом что и случится, то лишь на последнем перегоне, – уверенно ответил Помпилио. – Этот участок проходит всего в сотне лиг от линии фронта, что очень удобно для устройства маленького убийства, замаскированного под диверсию.

– Как ты доберешься до разъезда?

– Я с самого начала предполагал использовать аэроплан. – Дер Даген Тур прозрачно улыбнулся. – А теперь мне даже не придётся его покупать.

– Аэропланов у меня полно, – не стал скрывать Нестор. – На «Длани» мы незаметно пересечём линию фронта, на аэропланах спустимся к разъезду и сядем в поезд. А «Длань» встретит нас в Убинуре.

– Нас? – удивился дер Даген Тур.

– Ты собираешься ехать один?

Помпилио улыбнулся.

– Таким образом, вопрос решён, – закончил Гуда. – И не спорь: я знаю, как лучше.

Им не было нужды рисковать жизнями: каждый из них, и Помпилио, и Нестор, могли снарядить за Махимом целую армию наёмников или профессиональных военных, но они прекрасно знали, что некоторые вещи нельзя поручать помощникам. Дер Даген Тур должен был сам найти Махима, а его друг принял решение поддержать предприятие.

– Сколько у нас времени?

– На разъезде мы должны быть примерно в шесть утра. Завтра.

– Успеем, – уверенно произнёс Нестор.

* * *

Случайно так получилось или нет, доподлинно неизвестно, но то, что все окна личного кабинета приотского консула выходили на Висячую, самую зловещую башню Старой крепости Линегарта – факт. Башню назвали так вовсе не потому, что она болталась в воздухе или была привязана к чему-то высокому, просто большую часть своей истории Старая крепость исполняла роль главной приотской тюрьмы, и правоохранительные органы вывешивали на Висячей тела казненных в качестве наглядной рекламы своей деятельности и пропаганды общей законопослушности. Варварский обычай отменили сто лет назад, но к этому времени название настолько прикипело к башне, что менять его не стали. А потом рядом с крепостью воткнули Дом правительства, и лучшие его помещения оказались напротив Висячей…

Как предыдущие лидеры относились к многозначительному соседству, Кучирг не знал, но лично его вид башни бесил, и консул старался смотреть в окно как можно реже. При этом менять кабинет стеснялся: во-первых, традиция; во-вторых, мало ли что люди подумают?

«Может, привыкну…»

Мысль была правильной, поскольку консулом длинный и тощий как жердь Кучирг являлся меньше месяца. До того был сенатором, верным соратником Махима, но, получив приказ Арбедалочика, мгновенно отрёкся от кумира и отстранил его от власти с доскональным соблюдением всех предусмотренных демократических процедур.

Самое смешное заключалось в том, что в кресло Махима Кучирг не стремился, понимал, что во время войны от должности консула больше проблем, чем радости, но противиться Абедалофу не посмел. Кучирг встал во главе правительства, постепенно освоился и теперь мечтал подмять под себя обнаглевшего Селтиха. Не сомневался, что рано или поздно подомнёт, с соблюдением всех предусмотренных демократических процедур, разумеется, но пока был вынужден тесно сотрудничать с ненавистным, но необычайно талантливым генералом.

– Если не закончим войну до зимы – обанкротимся.

– Нужно обанкротиться раньше, – усмехнулся Селтих, проводя рукой по напомаженным волосам.

– Что? – поперхнулся Кучирг.

– Не торопись вычерпывать нашу казну досуха, – объяснил Ере. – Сделай вид, что деньги закончились, и пусть Компания оплачивает не только военные, но и гражданские расходы.

Несколько мгновений консул таращился на генерала, а затем негромко выругался, коря себя за то, что не додумался до такого простого и очевидного решения. Но в следующий миг подумал, что предложение могло быть сделано с подачи Арбедалочика, в качестве проверки лояльности, так сказать.

От подобных раскладов голова шла кругом.

– Министерство финансов подчиняется тебе напрямую, проведи пару хитрых операций, спрячь фонды, а затем требуй у Абедалофа деньги. Ему нужно закрепиться на Кардонии, так что заплатит.

– А как будем отдавать?

– А как мы будем отдавать всё остальное? – пожал плечами Селтих. И на его губах вновь заиграла улыбочка, которую при желании можно было принять за снисходительную. Кучирг же называл её мерзкой и высокомерной. – Расплатимся ушерской промышленностью и концессиями, ты ведь слышал – им хватит.

– А если не хватит?

– Компании даже промышленность ушерская не особенно нужна, – махнул рукой Ере. – Компании необходима Кардония, чтобы закрепиться в центре сплетения. Вот за это они готовы платить, ни за что больше.

В словах генерала был смысл… Нет, не так: в словах генерала был ОЧЕНЬ большой смысл. Селтих предлагал выгодное для Приоты дело, но Кучирга смущала необходимость обманывать Компанию. Пример Махима наглядно демонстрировал, как далеко способны завести подобные шалости.

– Я подумаю, – пробубнил консул. И тут же осведомился: – Насколько я понимаю, боевой дух армии подорван?

Кучирг не первый раз задавал вопросы, призванные продемонстрировать, что именно он, консул, является начальником Селтиха. И всякий раз результат был один.

– Армия и её боевой дух – моя головная боль, – обидно отмахнулся генерал. – Я позабочусь.

– Я – консул, – напомнил Кучирг.

– А я – командующий.

Вот и весь сказ.

Самодовольство. Это слово с избытком описывало и внешний вид, и выражение лица, и манеру поведения, и в целом всего Ере Селтиха. Самодовольство. А ещё – самолюбование.

Полный, совсем не героического сложения генерал тщательно заботился о внешности, по слухам, даже женскими кремами не брезговал и безоглядно применял помаду для волос, из-за чего причёска и закрученные усики выглядели нарисованными. Помада оставляла жирные пятна на одежде, это, в свою очередь, заставляло Селтиха менять мундиры дважды, а то и трижды в день, что он проделывал с огромным удовольствием. Пользуясь тем, что форма верховного главнокомандующего в армейском уставе Приоты не описывалась, Ере ходил то в чёрном с серебром, то в белом с золотом, то в бирюзовом, то в бордовом, то в тёмно-синем с ярко-красными вставками мундирах различных покроев. О тщеславии Селтиха и его страсти к нарядам военные слагали легенды, однако в последнее время авторитет самодовольного генерала взлетел до небес: ведь именно он, напомаженный, наряженный, тонкоголосый и толстый Ере, ухитрился затормозить бронированные орды ушерцев. Он остановил бегущую армию и не пустил врага к столице.

– Для наступления мне потребуется больше сил, чем для обороны, – небрежно произнес Селтих. – Тут новые выкладки.