Читать книгу "Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс"

уходя все дальше в вихрящиеся воды. Уида с ее коричнево-зеленой землей и зданиями цвета белого песка удалялась, становилась все меньше и меньше, а затем и вовсе исчезла за горизонтом. Десятилетняя девочка, которой я была и которой никогда больше не буду, задавалась вопросом, куда покатился мой мир и вернется ли он обратно. Пальцы Джери больно впивались мне в плечо.

– Нас везут домой? – спросил моими устами наивный ребенок.

Джери глубоко вдохнула, а затем медленно выдохнула. И не знаю как, несмотря на шум и плеск волн о борта корабля, свист парусов, которые боролись с ветром, я услышала дребезжащий хрип, вырывающийся из ее груди.

Этот момент возвращается ко мне во сне, но не сам по себе, а обязательно как часть другого воспоминания. Он словно специально заворачивается во что-то безобидное и даже приятное, чтобы удар утратил свою сокрушающую силу. Будто что-то может его смягчить. Воспоминание прокрадывается тихо и незаметно, как садовый уж, перед рассветом пробирающийся в хижину, чтобы согреться. Это воспоминание изменило меня, разделив меня нынешнюю и прошлую, возвело стену между сегодня и вчера. Мне никогда не забыть выражение, застывшее на лице сестры, эту невыразимую, запредельную боль, потерю, от которой рвется сердце и ты внутри истекаешь кровью, пока она не заполнит тебя до самого горла и не задушит.

Я знала тогда и знаю сейчас, что сестра хотела солгать, не лишать меня надежды, подавить мои худшие страхи, смягчить удар молота по моей душе.

– Нет, – выдавила она.

6

День десятый

«Держись рядом».

У меня было так много вопросов. Что с нами случилось? Куда нас везут розоволицые? Что… Уха ласково коснулось дыхание сестры: «Ничего не говори. Слушай».

Я так и сделала. Джери стала мне и матерью, и учителем, и защитницей. Всей моей семьей. В те первые, весьма переменчивые дни плавания по темной воде я держалась рядом с ней, как третья рука. Спали мы на помосте у лестницы, ведущей в трюм. Стоило повернуться лицом туда, и от запаха аж глаза слезились. А в другую сторону? Оттуда доносился шепот моря, кожи касалось слабое дуновение прохладного воздуха. Ночью иногда шел дождь, мягко смывая с тела жар и грязь. Нас сестрой сковали вместе, но я не возражала. Ведь так мы оставались вместе. То, что происходило в трюме, те звуки и запахи не передать словами. Хоть я была не одна, как тогда в дупле дерева за нашей сожженной деревней, а потом во время долгого перехода и в загоне для коз, страх не оставлял меня. И Джери, тепло ее руки, было единственным моим утешением. А потом наступала ночь, и накатывал еще один кошмар.

Розоволицый мужчина отцепил лодыжку сестры от моей и схватил ее за руку. Я толкнула его, выкрикнув:

– Нет!

Его грязная рука сжалась в кулак и уже летела мне в лицо, но по пути наткнулась на тонкое запястье сестры. Мужчина выплюнул несколько слов. Джери покачала головой и протянула к его лицу раскрытую ладонь. Какое-то время он ничего не говорил, затем снова грубо дернул ее за руку, резко отпустил и пошел вверх по лестнице. Каждый его шаг звучал глухо и в то же время оглушительно-громко, почти лишая меня слуха. Я застонала от ужаса.

Джери повернулась ко мне.

– Оставайся здесь. Не шевелись. Молчи. – Она соскользнула с помоста, тяжелая цепь тянулась за ней, как якорь, и весила, верно, больше ее самой.

– Куда ты? – закричала я, вцепившись в нее обеими руками.

Она осторожно развела мои руки и нагнулась очень близко ко мне.

– Я вернусь. Сиди спокойно. Делай, как я тебе говорю. Сиди тихо. – С этими словами Джери прижалась своим лбом к моему и ушла, ступая совершенно бесшумно, будто обернулась призраком.

Я не шевелилась. Едва дышала. Обмочилась и тихо заплакала от стыда. Меня окружали пугающие звуки, голоса, плач от тихого до безудержного и душераздирающего. Корабль скрипел и стонал деревянным корпусом, словно тоже скорбел. Шепот. Шум. Слова, которые я знала и которых не знала. Сразу после того, как увели Джери, пошел дождь. Воздух отяжелел от влаги, смешанной с запахами отчаяния и ужаса.

Голова у меня кружилась, мысли путались, все слова сплелись в одну нить, доносящиеся рыдания складывались в зловещую картину. Понимание чужих слов, шуток, историй когда-то радовало меня и веселило родных… Теперь это умение пугало.

«Куда нас везут?» Менде.

«Они что, каннибалы? Собираются нас съесть?» Эдо.

«Меня тошнит». Бассари.

«Они принесут нас в жертву своим богам». Дагомейский.

«Не могу дышать… не могу…» Игбо.

«Да не дурите вы! Никто не собирается нас есть!» Фула.

«Нас хотят продать на шахты португальского короля!» Аканы.

«Нужно сражаться!» Йоруба.

«Не могу… дышать». Игбо.

Я ничего не понимала, вопросов становилось все больше. Я собрала все слова и попыталась запомнить каждое, снова и снова прокручивая их в голове. Чтобы потом спросить Джери, когда она вернется. Если вернется.

Я не спала.

На рассвете сестра спустилась по трапу в сопровождении розоволицего мужчины, который грубо вновь пристегнул ее ко мне. Помню, как я спросила, что произошло. И всегда буду помнить, что она ничего не сказала. Днем, когда нас тащили по трапу на палубу, я увидела синяки на ее тонкой, нежной шее и на руках. И больше вопросов не задавала.

Ум десятилетнего ребенка больше похож на кувшин для воды, чем на корзину. Корзину можно очень долго наполнять зерном, листьями или рыбой, но всегда останется хоть маленькое местечко. А все потому, что между камышинками, даже если они сплетены очень туго, есть промежутки, и что-то, какая-то мелочь, выскальзывает. Травинка, листочек или крошечная рыбка. Даже если вы до краев наполнены мыслями и знаниями, какой-то кусочек все равно ускользнет. Не так в кувшине. Вы наполняете его водой доверху, и больше в него уже не влезет ни капельки.

Таким кувшином оказался мой разум. Воспринимая и впитывая все, происходившее в трюме корабля работорговцев, я запоминала то, что не следует видеть ни одному ребенку, и в какой-то момент мой разум переполнился. Я видела больше, чем могла осмыслить. Через несколько недель ноздри у меня одервенели, и я больше не давилась вонью. Я отвернула слух от криков о помощи, стонов боли и воплей насилия и жестокости. И обратилась к учебе, которой меня заставляла заниматься моя неукротимая сестра. Эти уроки занимали мой разум и отвлекали его. От кошмаров. От тех ночей, когда очередное розовое лицо отрывало Джери от моей лодыжки и тащило вверх по шаткому деревянному трапу – да,