Читать книгу "Млечный Путь № 1 2020 - Наталья Ахпашева"

с доктором Мишлером, это близкий друг Джерри и коллега... был. Но он от меня просто сбежал, извините, мол, мисс Бохен, я тороплюсь, семинар, как-нибудь в другой раз. Никто не пожелал меня выслушать.

Кроме меня, подумал Розенфельд. Но и мне она пока ничего не сказала, кроме странной и бессмысленной фразы. Скорее всего, не поняла брата.

- На другой день после того разговора, - продолжала мисс Бохен, - Джерри улетал в Принстон, а я была занята на работе, обычно я провожала его в аэропорт, а в тот день не могла, и мы попрощались дома. Он поцеловал меня в щеку и сказал с мечтательной интонацией, будто речь шла о круизе на океанском лайнере... Или нет, круизы его не интересовали. Будто говорил о будущей Филдсовской премии. Удивляюсь, почему он ее так и не получил. Впрочем, Джерри был не честолюбив... Я хочу сказать: о смерти не говорят с такой улыбкой. А он сказал: "Джейн, я теперь знаю: математика может создать жизнь, математика может убить, реально, на самом деле. Создать жизнь, но непременно убить создателя, потому что, из математики возникнув, жизнь в математику и возвращается". Должно быть, он понял, как я ошеломлена, обескуражена - и быстро добавил: "Не смотри так, Джейн. Это только математика. Я математик или кто?" Еще раз чмокнул меня в щеку и пошел к лифту. Оглянулся, махнул рукой и... Уверяю вас, доктор Розенфельд, он выглядел счастливым.

Она дважды произнесла "убить", хотя совсем недавно не могла выговорить слово "смерть". Розенфельд подумал, что Дженнифер (непроизвольно он мысленно стал ее так называть, хотя вряд ли решился бы произнести вслух) не связывала слова, сказанные братом, с его реальной, а не математической смертью. Он сам и его наука были для нее разобщены настолько, что даже смерть их не соединяла.

И это хорошо.

Потому что мысль, пришедшую неожиданно и без всяких, казалось бы, оснований, следовало сначала хотя бы запомнить, а потом обдумать, Если у этой мысли окажется продолжение, о котором следовало бы думать.

- Он больше не возвращался к тому разговору, я как-то намекала, но Джерри делал вид, что не понимает, а может, действительно не понимал. Может, сам забыл, о чем тогда шла речь. А я... - Она помолчала, что-то поискала взглядом в комнате, Розенфельд не понял, что именно. - Я спрашивала профессора Ставракиса о том последнем дне. Может, было что-то? Плохое самочувствие? Болело сердце? Можно было догадаться, что с Джерри не все в порядке, даже если он скрывал. От них невозможно чего-то добиться! Качают головами, пожимают плечами, отводят взгляды, уходят от вопросов... "Все как всегда"... "Доктор Бохен был в своем кабинете", "позвал по телефону Кримана, это его докторант, работал в соседней комнате"... "Доктор Бохен сидел, откинувшись на спинку кресла и прижимал левую руку к груди, а в правой держал телефон"... "Скорая приехала минут через пять"... В больницу с Джерри поехал Криман, ждал в коридоре, ему сообщили, что Джерри удалось спасти, и он позвонил Ставракосу. Прошло несколько часов, Джерри отошел от наркоза, открыл глаза и...

Она так и не произнесла слово "смерть". Пока слово не сказано, реальность не существует.

- Вы видели записку?

- Да. - Она помедлила. - Не знаю, почему это написано. Про что и как. Короткий текст, я запомнила. "Когда знаешь, что делать, и знаешь - как, то нет ничего легче, чем сделать и..." На этом строка обрывается.

- Вот как... - ошеломленно пробормотал Розенфельд.

Дженнифер потерла пальцами виски - заболела голова? - и произнесла удивительную фразу, неожиданную и точную.

- Джерри ничего не писал. Он проснулся после наркоза, через несколько минут у него случился второй инфаркт...

- Но...

- Когда человек просыпается после наркоза, вряд ли он станет сразу просить бумагу и ручку, да ему никто и не даст.

- Но...

- Да, - перебила Дженнифер. - Почерк Джерри, я его узнала. Но врачи, дежурившие у его постели, я говорила с доктором Стивенсом, утверждают, что Джерри ничего не писал и не смог бы.

- Но...

- Смятую записку нашли в его кулаке, когда он...

Умер.

Розенфельд едва не произнес это вслух.

- Но...

- Я не знаю, откуда она взялась, и почему Ставракос говорит то, что говорит, когда врачи утверждают другое, - спокойно и рассудительно произнесла Дженнифер.

Однако записка - реальность. Текст - реальность. Почерк... Могла мисс Бохен ошибиться? Мог Ставракос писать, подделывая почерк Бохена? Вопрос: зачем? Создавать ненужные разговоры вокруг... чего?

Почему такие быстрые похороны? Почему - кремация?

Розенфельд повернулся к Дженнифер, чтобы видеть ее лицо. Взгляд уже не завораживал, это был взгляд уставшей и разочаровавшейся женщины средних лет. Голубизна глаз была будто подернута дымкой внезапно набежавших тонких облаков, почти прозрачных, создававших ощущение наступавшего угрюмого вечера.

- Вы не попросили у Ставракоса записку? Это ведь записка вашего брата.

Сравнить текст!

- Нет. - Теперь взгляд Дженнифер был печален, тих и далек, как звезда в небе. Розенфельд не мог бы объяснить, как взгляд может быть далеким и тихим, если женщина сидит на расстоянии даже не протянутой руки, а так близко, что слышно дыхание. Он редко прислушивался к собственным ощущениям, предпочитал разбираться в ощущениях других людей, и, как ему казалось, преуспел, а сейчас - удивительно - не мог разобраться в собственных эмоциях.

- Мне неприятен этот человек. - Взгляд Дженнифер подтвердил сказанное, как ровная линия на ленте полиграфа подтверждает, что человек говорит правду.

Откровенно.

- Он очень вежлив, даже обаятелен, он, наверно, прекрасный ученый, во всяком случае, так о нем отзывался Джерри, но мне было неприятно с ним разговаривать после того, как он настоял на том, чтобы Джерри...

Значит, Ставракос просил кремировать тело. Врачей это не касалось, полиция не могла возразить, да и вообще смертью Бохена не занималась, близких родственников не было, дожидаться ли приезда сестры - решали коллеги, и решили они так, как решили.

- Может показаться странным, но я ничего не хотела брать из рук этого человека.

Розенфельд взял бы записку - память о брате.

- В этом деле три странности. - Он заговорил как профессионал, и взгляд Дженнифер стал удивленным, Розенфельд утонул и сам себя слышал будто со стороны. Как ни странно, отстраненность от собственного "я" помогла сформулировать проблему. - Первая: записка, которая то ли реальна, то ли подделана, то ли ее вообще не существует. Вторая: текст, который мы оба читали и помним