Читать книгу "Не стреляйте белых лебедей - Борис Васильев"

- Всякая работа расчета требует, - сказал сивый. - Мальцу - колбаски, например. Хочешь колбаски, малец?

Против колбаски Колька устоять не мог: не часто он видел ее, колбаску-то эту. И пошел к накрытой клеенке раньше отца: тот еще вздыхал да хмурился. А потом поглядел на Кольку и тихо сказал:

- Ты бы руки сполоснул, сынок. Грязные руки-то, поди.

Колька быстренько руки вымыл, получил булку с колбасой, наслаждался, а в глазах мураши бегали. Суетливые, растерянные, отважные. Бегали, корчились, падали, и брюшки у них лопались от страшного жара.

И Егор этих мурашей видел. Даже глаза тер, чтоб забылись они, чтоб из памяти выскочили, а они - копошились. И муторно было на душе у него, и делать ничего не хотелось, и к застолью этому садиться тоже не хотелось. Но подсел, когда еще раз позвали. Молча подсел, хоть и полагалось слова добрые людям за приглашение сказать. Молча подсел и молча принял от сивого эмалированную кружку.

- Пей, Егор. С устатку-то употребляешь: по глазам видно. Употребляешь ведь, а?

- Дык, это… Когда случается.

- Считай, что случилось.

- Ну, чтоб жилось вам тут, значит. Чтоб отдыхалось.

Не лезли слова из него, никак не лезли. Черно на душе-то было, и опрокинул он эту кружку, никого не дожидаясь.

- Вот это по-русски! - удивился плешивый.

Сроду Егор такую порцию и себя не вливал. Да и пить-то пришлось что-то куда как водки позабористее: враз голову закружило, и все муравьи куда-то из нее подевались. И мужики эти показались ему такими своими, такими добрыми да приветливыми, что Егор и стесняться перестал, и заулыбался от уха до уха, и разговорился вдруг.

- Тут у нас природа кругом. Да. Это у нас тут - пожалуйста, отдыхайте. Тишина, опять же спокойно. А человеку что надобно? Спокой ему надобен. Всякая животина, всякая муравьятина, всякая елка-березонька - все по спокою своему тоскуют. Вот и мураши, обратно же, они, это… Тоже.

- Философ ты, Егор,-хохотал сивый.-Давай из лагай программу!

- Ты погоди, мил человек, погоди. Я чего хочу сказать? Я хочу, этого…

- Спирту ты хочешь!

- Да погоди, мил человек…

Когда Егор выкушивал такую порцию, он всех величал одинаково: «мил человек». Это, так сказать, на первом этапе. А на втором теплел: «мил дружок» обращался. Моргал ласковыми глазками, улыбался, любил всех бесконечно, жалел почему-то и все пытался хорошее что-то сказать, людей порадовать. Но мысли путались, суетились, как те черноголовики, а слов ему сроду не хватало: видно, при рождении обделили. А уж когда вторую-то кружечку опрокинул - и совсем затуманился.

- Страдает человек. Сильно страдает, мил дружки вы мои хорошие. А почему? Потому сиротиночки мы: с землей-матушкой в разладе, с лесом-батюшкой в ссоре, с речкой-сестричкой в разлуке горькой. И стоять не на чем, и прислониться не к чему, и освежиться нечем. А вам, мил дружки мои хорошие, особо. Особо вы страдаете, и небо над вами серое. А у нас - голубое. А можно разве черным по голубому-то, а? По сини небесной - номера? Не-ет, мил дружок, нехорошо это: арифметикой по небу. Оно для другого дадено, оно для красоты, для продыху душе дадено. Вот!

- Да ты поэт, мужик. Сказитель!

- Ты погоди, мил дружок, погоди. Я чего хочу сказать-то? Я хочу, чтоб ласково всем было, вот. Чтоб солнышка всем теплого вдосталь, чтоб дождичка мягкого в радость, чтоб травки-муравки в удовольствие полное. Чтоб радости, радости чтоб поболе, мил дружки вы мои хорошие! Для радости да для веселия души человек труд свой производить должен.

- Ты лучше спляши нам для веселья-то. Ну?.. Ай, люли, ай, люли! «Светит месяц, светит ясный…»

- Не надо! - крикнула было рыжая. - Он же на ногах не стоит, что вы!

- Кто не стоит? Егор не стоит? Да Егор у нас - молоток!

- Давай, Егорушка! Ты нас уважаешь?

- Уважаю, хорошие вы мои!

- Не надо, тятька!

- Надо, Колюшка. Уважить надо. И - радостно. Всем - радостно! А что мурашей вы пожгли, то бог с вами. Бог с вами, мил дружки мои хорошие!

Захлопал плешивый:

- «Калинка, калинка, калинка моя, в саду ягодка малинка, малинка моя!..» Шевелись, Егор!

Пели, в ладоши хлопали: только сынок да рыжая смотрели сердито, но Егор их сейчас не видел. Он видел неуловимые, расплывающиеся лица, и ему казалось, что лица эти расплываются в счастливых улыбках.

- Эх, мил дружки вы мои хорошие! Да чтоб я вас не уважил?..

Три раза вставал - и падал. Падал, хохотал до слез, веселился, и все хохотали и веселились. Кое-как поднялся, нелепо затоптался по поляне, размахивая не в лад руками. А ноги путались и гнулись, и он все совался куда-то не туда, куда хотел. Туристы хохотали на все лады, кто-то уже плясал вместе с ним, а рыжая обняла Кольку и конфетами угощала.

- Ничего, Коля, ничего. Это сейчас пройдет у него, это так, временно.

Не брал Колька конфет. И смотрел сквозь слезы. Злые слезы были, жгучие.

- Давай, Егор, наяривай!-орал сивый. - Хорошо гуляем!

- Ах, мил дружок, да для тебя…

Кривлялся Егор, падал - и хохотал. От всей души хохотал, от всего сердца: весело ему было, очень даже весело.

- Ай, люли, ай, люли! Два притопа, три прихлопа!..

- Не надо!.. - закричал, затрясся вдруг Колька, вырвавшись из рук рыжей. - Перестань, тятька, перестань!

- Погоди, сынок, погоди. Праздник ведь какой! Людей хороших встретили. Замечательных даже людей!

И опять старался: дрыгался, дергался, падал, поднимался.

- Тятька, перестань!..-сквозь слезы кричал Колька и тащил отца с поляны. - Перестань же!..

- Не мешай гулять, малец! Давай, давай отсюда.

- Шевели ногой, Егор! Хорошо гуляем!

- Злые вы! - кричал Колька. - Злые, гадкие! Вы нас, как мурашей тех, да? Как мурашей?..

- Егор, а сынок-то оскорбляет нас. Нехорошо.

- Покажи отцовскую власть, Егор!

- Как не стыдно! - кричала рыжая. - Он же не соображает сейчас ничего, он же пьяный, как же можно так?

Никто ее не слушал: веселились. Орали, плясали, свистели, топали, хлопали. Колька, плача навзрыд, все волок куда-то отца, а тот падал, упирался.

- Да дай ты ему леща, Егор! Мал еще старшим указывать.

- Мал ты еще старшим указывать…- бормотал Егор, отталкивая Кольку. - Ступай отсюда. Домой ступай, берегом.