Читать книгу "Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж"

V

Екатерина умирала. Ее недуг из обычного недомогания, подразумевающего выздоровление, перешел в агонию. В первый день 1536 года я получил донесение от ее лекаря. «Затрудненное дыхание… смертельная бледность… две недели ее организм отторгает любую пищу, сердцебиение слабое и прерывистое, она уже не имеет сил встать с постели…» — написал мне доктор де ла Са, и я понял, что означают его слова. Шапюи получил от меня разрешение навестить ее… но в сопровождении Стивена Вогна — «помощника» Кромвеля.

Пороги личных покоев Екатерины в Кимболтоне обивал ангел смерти. Тем не менее она приняла прибывшего к ней второго января Шапюи.

Сохранив ясную голову и четкие понятия о своем королевском достоинстве, вдовствующая принцесса устроила императорскому послу торжественный прием. Она приказала открыть двери своих апартаментов для Бедингфилда и Чемберлена, соизволив пригласить их на праздничную аудиенцию. «Тюремные смотрители» не видели ее с тех пор, как она, исполненная королевской гордости, закрылась от враждебного мира. Все ее верные слуги, наряду с охранниками, послушно выстроились в два ряда у постели больной, образовав коридор, по которому Шапюи приблизился к ней на коленях. Величественно протянув руку, Екатерина позволила послу поцеловать ее.

— Теперь я могу умереть по-человечески, — промолвила она, — а не как брошенная собака.

Шапюи наговорил ей тогда кучу утешительной лжи (что я-де обещал значительно увеличить ее денежный пенсион, а когда ей станет лучше, она сможет перебраться в любой замок по собственному выбору) и напомнил ей, что она обязана выздороветь, ибо только от нее зависят, по его выражению, «покой, благополучие и единство христианского мира».

Церемонно позволив ему удалиться, Екатерина распрощалась и с остальными подданными, смотрителями и шпионами. Когда же все они покинули покои (так она полагала), тайно посланный гонец пригласил Шапюи вернуться в опочивальню.

Таким образом, благочестивая и набожная Екатерина проявила двуличность — хотя ее поклонники упорно отрицают эту ханжескую черту ее характера.

Стивен Вогн не сумел разобрать, о чем именно они говорили. Но известно, что беседовали они долго, до глубокой ночи.

Шапюи провел в Кимболтоне три дня, и за это время Екатерина почувствовала себя лучше. Ей удалось немного поесть и благополучно переварить пищу. Ее духовные силы приумножились, когда она получила другой подарок: к ней приехала леди Уиллоби — подруга ее юности Мария де Салинас. Прослышав, что Екатерина умирает, она, даже не подумав испрашивать разрешения, отправилась по скверным и чреватым опасностями зимним дорогам в Кимболтон. Прибыв туда к вечеру за день до отъезда Шапюи, леди Уиллоби остановилась перед крепостным рвом и потребовала, чтобы Бедингфилд впустил ее.

— Я не могу, — ответил он. — Не имею такого приказа.

— Вы должны, — упорствовала она. — Ради приезда сюда я вынесла немалые тяготы, заблудилась и едва не угодила в лапы разбойников. Я благородная дама и не могу больше рисковать жизнью, дожидаясь, пока вы получите приказ. Впустите меня немедленно!

Должно быть, ее изысканная речь благодаря звонкому голосу легко перелетела через илистую ледяную воду рва.

По-рыцарски смущенный Бедингфилд покорно опустил подъемный мост и позволил даме пройти.

* * *

Шапюи уехал, передав заботу о Екатерине в преданные руки Марии де Салинас. Больная выглядела значительно лучше. Ее силы восстановились настолько, что она смогла даже причесаться и уложить волосы. Екатерина долго беседовала со своей давней подругой. Однако посреди ночи тошнота и боль вернулись учетверенными. Послали за исповедником, и он сразу понял, что она не доживет до рассвета, до первой службы. Согласно церковному уставу, исключения для соборования допускались в случае неотвратимой смерти. Но Екатерина, никогда не пытавшаяся приспособить законы к человеческим нуждам, запретила священнику проводить обряд и в полубредовом состоянии процитировала ему запрещающие заветы святых отцов. Она упрямо заявила, что дождется утра.

Господь предоставил ей такую возможность. На рассвете она исповедалась, получила причастие и продиктовала два письма. Одно предназначалось императору. Его содержание мне неизвестно. А второе — мне. Я получил его через несколько дней.

Восьмого января она прожила до двух часов дня. В десять часов утра Екатерину соборовали, а потом ее голос обрел четкую ясность, и она молилась до полудня за здравие Марии, за спасение душ всех английских подданных и особенно за душу «заблудшего супруга».

* * *

Екатерина умерла. Сколько я себя помню, она была частью моего мира, вторым голосом в полифонической мелодии моей жизни. Мне не исполнилось и семи лет, когда я узнал об испанской принцессе, будущей королеве Англии, — о ее приезде судачил весь двор.

Я старался не вспоминать ее юные годы. Пытался сохранить в душе образ упрямой, непокорной, мятежной старой женщины. Ее сморщенные, усохшие губы; ее вечные придирки и опасения, от которых на лбу между бровями прорезались две строгие параллельные морщины; ее уродливые и нелепые головные уборы и расплывшуюся фигуру, спеленатую в грубую власяницу…

Одержимость нравоучениями, политическая двуличность, изменнические письма императору, папские интриги и показная привязанность… Список преступлений Екатерины множился, закручиваясь в свиток…

Однако непрошено всплывали иные картины: смеющаяся жизнерадостная молодая принцесса, глаза которой искрятся любовью; молодая мать, гордая музыкальными способностями Марии; пылкая новобрачная, стремящаяся подарить мне наслаждение и удовольствие, готовая танцевать в своих покоях в серебристом карнавальном костюме, празднуя Двенадцатую ночь, — сама она считала это глупой затеей и все же подыгрывала мне, делая вид, что не узнает меня, когда я отплясывал с ней в турецком наряде…

Она была законной спутницей моей молодости и, умирая, унесла ее с собой. Наши утраченные дни засверкали вдруг с небывалой яркостью.

Я оплакивал испанскую принцессу, досадуя, что ее жизнь прошла столь печально. И теперь уже не осталось надежды на лучшее, возможности что-то изменить.

Во что же я верил тогда? Вероятно, в то, что она перешла в иной мир, где подобные размышления бессмысленны. Она пребывала в блаженстве, обрела некую духовную форму, перестав быть испанской принцессой, прожившей полвека ущербной болезненной старухой. Ее ждет другое, заманчиво бесконечное бытие. Тело Екатерины еще подвергалось вскрытию и бальзамированию, а бессмертная ипостась уже парила в небесах, вознагражденная божественными дарами, коих я никогда не смог бы ей преподнести.

И я верил в это… глубоко верил…

* * *

А могло ли быть иначе? Если жизнь заканчивается с потерей несчастного дряхлого тела, то воздаяние за нее слишком жестоко. Я плакал в уединенной ложе дворцовой церкви, сам поражаясь собственным слезам. Неужели моя вера так поверхностна? Увы, мои слезы выдали ее слабость.