Читать книгу "Дело петрушечника - Роман Валериевич Волков"

и бросил их в таз на полу.

— Хм, — проговорил он, запуская руки в лохматую шевелюру, — видеть-то я видел, но вот не очень понял. Да и ваш странный жест можно трактовать по-разному.

Эксперт вернулся, держа в руке пузырек с нашатырным спиртом, улыбка не сходила с его лица.

— Вы не переживайте, — сказал он, — дорогая моя. Уж такое у нас дело — здесь и мужчины взрослые без сознания падают, бывает. И рвет даже некоторых. Я сам, когда учился, пару раз испытывал такое помутнение. Все с опытом приходит, это дело привычки. Нынче-то мы на секционном столе запросто с санитарами и выпиваем, и закусываем. И я вам скажу, это не ради бравады какой-то, а просто чтобы в другой зал не бегать.

Выдав эту тираду, он подошел к ближайшему столу, демонстративно сдвинул ногу вскрытого трупа и стал изображать, как они тут закусывают с санитарами, поднося ко рту руку. Делал он это очень натурально, изображая, как что-то кусает и тщательно пережевывает, закусывая разбавленный медицинский спирт.

Барабанов с удивлением смотрел на манипуляции старого эксперта, а затем подпрыгнул, словно ошпаренный, и бросился к одному из трупов. Он схватил изуродованную кисть, поднял ее вверх и принялся трясти ей, показывая Лилии и испуганному доктору.

— Ну, конечно же, — закричал Нестор, — это был не топор! И не клещами пальцы ампутированы! Их откусили зубами!

Глава 7

В сопровождении двух сыщиков из главного городского полицейского управления, отряженных Цеховским, Муромцев направлялся, чтобы наконец познакомиться с главным и самым загадочным участником этого дела, свидетелем, а возможно, и обвиняемым — самим мистером Панчем, Пульчинеллой, Полишинелем или, по-русски, Петрушкой. В центре города уже несколько дней стояла большая ярмарка, и, помимо торговых рядов, плясок, музыки, ряженых и жуликов всех мастей, там можно было найти и старейший в городе кукольный балаган. Там Муромцев и рассчитывал встретить носатого скандалиста в красном колпаке.

— И что, в К. народ все еще ходит на ярмарки? Неужели уличный балаган еще кому-то интересен? — поинтересовался он у одного из хмурых сыщиков, явно недовольных перспективой провести воскресный день в шумной сутолоке. Тот почесал затылок, сплюнул табачную крошку на мостовую, откашлялся и ответил:

— Вы не думайте, Роман Мирославович, что мы тут в губернии лаптем щи хлебаем, город у нас культурный, даже весьма. Народ все больше по театрам, по операм! Билетов не сыскать! Да хоть бы на галерку если достать удается, и то хорошо…

— Да, народные вкусы здорово поменялись, — согласился со вздохом второй сыщик по фамилии Поплавский. — Ярмарочный балаган, каким мы его знаем с детства, увы, доживает свои последние деньки. Но нынче ярмарка большая, и если вы хотите увидеть представление петрушечника — мы непременно найдем его там. Вот уже и пришли. Вон, видите, слева от спуска, там, где кончается улица?

Издалека действительно доносились уханье му-зыки, гомон и крики торговок, а праздничная толпа наполняла уже подходы к ярмарке. Сыщики, навострив уши и внимательно глядя вокруг, ловко продвигались среди праздной публики и вскоре вывели столичного гостя в дальний угол площади, откуда доносилось глухое посвистывание шарманки. Там, перед импровизированным дощатым балаганом, толпились зрители с задранными вверх головами. Подростки, семейные люди с детьми и просто зеваки дружно внимали громоподобному хриплому басу, отвечая свистом, улюлюканьем и взрывами хохота.

Поплавский сделал знак напарнику, и тот, вооружившись кулечком гарбузовых семечек, занял наблюдательную позицию у входа в балаган. Сам же, ловко раздвигая толпу, провел Муромцева прямо в первый ряд, откуда было видно лучше всего.

Обладателем оглушительного баса оказался солидных размеров мужчина с огромными, жесткими, как стальная дратва, черными усами. Он грозно хмурил брови, топорщил усы и зазывал зрителей, размахивая пачкой билетиков:

— Ну, ребята, налетайте, мои билеты раскупайте! Вам билеты на цыгарки сгодятся, а у меня в кармане гроши зашевелятся. Все билеты участвуют в лотерее, разыгрывается воловий хвост да два филея! Еще разыгрывается китайский фарфор, был выкинут во двор — чайник без дна, только ручка одна, а я подобрал, да так разумею, что можно и фарфор разыграть в лотерею!

На вопрос Муромцева о шумном толстяке Поплавский только отмахнулся:

— Это дядя Яша, фрукт нам известный. Он уже не первый год тут «дедом» работает, то есть зазывалой в балагане. Это целое отдельное искусство, а дядя Яша в своем деле большой мастер.

Дядя Яша был действительно хорош. Его внешность, в другом случае показавшаяся бы комичной, здесь идеально вписывалась в амплуа. Он был еще не стар, но благодаря толщине, косматым бровям и громовому оглушительному голосу выглядел невероятно внушительно и солидно. Кроме того, Яша был отменным комедиантом. Публика слушала его, разинув рты или покатываясь от хохота, особенно дядю Яшу обожали дети. Стоило ему только, изогнув бровь, посмотреть своим самым грозным взглядом на маленьких баловников, как мальчишки и девчонки с визгом и смехом прятались за спины своих родителей в приступе того сладкого и веселого полупритворного ужаса, на который люди способны только в детстве.

Даже если Яше случалось раздухариться и его шутки становились чересчур развязными, то и тут публика принимала благосклонно все насмешки и издевательства. Обаяние дяди Яши было таковым, что даже самые грубые прибаутки выходили у него смешными, а самая вульгарная клоунада вместо стыда вызывала хохот.

— Эй вы, сестрички, собирайте тряпички, и вы, пустые головы, пожалте сюды! — басил он со своего скрипучего балкончика, ловко меняя билетики на монеты, а люди с улыбками выстраивались в очередь.

Однако бывало так, что не у всех хватало терпения на Яшины шутки. Однажды зазывала приволок в балаган смешное чучело на палке и размахивал им перед толпой с криком:

— Эй, сторонись, назем, — Губернатора везем!

А на следующий день в балаган пришел городовой, и Яшу на неделю посадили в «холодную», чтобы подумал над своими прибаутками. Но, освободившись, дядя Яша лишь принялся острить еще развязней.

Но вот зазывала исчез со своего балкончика, последние взрывы хохота затихли, и выцветший занавес балагана со скрипом раздвинулся, открывая зрителям полосатую ситцевую ширму и задник с аляписто намалеванным городом. Зрители замерли, открыв в ожидании рты, старый шарманщик наконец проснулся, и балаган огласился звуками шарманки, хрипло выводившей «Прелестную Катерину». Внезапно из-за ширмы раздались пронзительный дребезжащий смех, неразборчивые, но крайне лихие возгласы, и над ситцевой загородкой высунулась носатая кукла в красной рубахе, полосатых шароварах и лаковых сапожках. Огромную голову украшал красный дурацкий колпак. Кукла обвела зрителей жутковатыми нарисованными глазами и неожиданно заговорила пронзительной дребезжащей скороговоркой, визжащим нечеловеческим писком, кланяясь и подпрыгивая:

— Здравствуйте, господа! Я пришел… Я, Петрушка-мусье, пришел