Читать книгу "Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер"

дыхание — камень весил около сотни фунтов. Жилы на крепкой загорелой шее вздулись и стали похожи на канаты, зубы были крепко стиснуты, и сквозь них со свистом вырвалось дыхание.

У конца причала Билл остановился и, широко расставив ноги, поднял камень над головой. Потом на секунду замер и опустил глаза, прицеливаясь. Из горла у него вырвался какой-то горестный стон, тело уперлось в подрагивающие перила, и тяжелый камень ухнул в воду.

Нас обоих обдало брызгами. Камень был брошен метко и ударил по краю подводной доски почти точно в том месте, где колыхнулась рука.

Мгновение вода бурлила, затем круги разошлись, успокоились, оставив только кипящие пузырьки в центре. Донесся глухой треск лопнувшего дерева, звук, который, казалось, должен был раздаться значительно раньше. Внезапно на поверхность вынырнул расщепленный конец гнилой доски и, шлепнув по воде, поплыл в сторону.

Глубины снова прояснились. В них шевелилось что-то, явно не похожее на доску. Продолговатое, темное, оно, лениво покручиваясь, медленно и с полным равнодушием поднималось вверх. На поверхность оно всплыло как-то неспешно, тихо, легко. Я увидел кожаную курточку, черную намокшую кофту, брюки. Потом мелькнули туфли, а между ними и манжетами брюк тошнотворно выпирала плоть. Вдруг по воде широко растеклась копна светлых волос, замерла на мгновение, словно хотела произвести впечатление, и снова сплелась в клубок.

Тело перевернулось еще раз, и над водой показалась рука с уродливо распухшими пальцами. Наконец появилось и лицо, вздутая серовато-белая масса — без носа, без глаз, без губ. Кусок теста, кошмар с человечьими волосами.

Вспухшую шею давило массивное ожерелье из больших, грубо выделанных зеленых камней, соединенных поблескивающим металлом.

Билл Чесс вцепился в перила так, что побелели костяшки пальцев.

— Мьюриел! — хрипло выдохнул он. — Господи, это же Мьюриел!

Его голос, казалось, шел издалека, из-за густого тихого леса на горе.

7

За окном дощатой хибары виднелись сложенные на стойке пыльные папки. На стекле вверху двери было выведено облезшими черными буквами: «Начальник полиции. Начальник пожарной охраны. Торговая палата». К нижнему краю стекла лепились эмблемы Красного Креста и фирмы бытового обслуживания.

Я вошел внутрь. В одном углу стояла пузатая печка, в другом, уже за стойкой, — стол. На стене висела большая синька карты округа, рядом с ней — доска с четырьмя крюками, на одном из которых пылилась много раз латанная клетчатая куртка. На стойке рядом с папками лежали обычные в таком месте самописка, старый журнал приводов и замызганная бутылочка чернил. Стена рядом со столом пестрела номерами телефонов, написанными детским почерком с таким нажимом, что цифры навечно врезались в дерево.

В деревянном кресле с приколоченными к двум доскам — как к лыжам — ножками сидел крупный человек. К правой ноге он прислонил плевательницу, куда мог бы спокойно влезть целый пожарный шланг. На макушке у него торчала ковбойская шляпа в пятнах пота, а безволосые руки были удобно сложены на толстом животе чуть повыше пояса потертых брюк. Рубашка, как и брюки, была цвета хаки, только еще более выгоревшая и застегнутая на толстой шее. Галстуков он, видимо, не признавал. Его каштановые волосы чуть отливали сединой, а на висках желтели, как подтаявший снег. Сидел он, перевалившись на левую ягодицу, так как у правой торчала кобура, из которой в крепкую спину врезалась рукоятка пистолета сорок пятого калибра. Один из уголков шерифской звезды на левой стороне груди был погнут.

Еще у него были большие уши и добродушные глаза. Он что-то неспешно жевал и выглядел не опаснее белки, только не таким нервным. Мне он понравился. Я облокотился о стойку и уставился на него. Он тоже уставился на меня, потом кивнул и выплюнул в плевательницу с полстакана табачного сока. В плевательнице мерзко булькнуло.

Я закурил и поглядел вокруг в поисках пепельницы.

— Для этого есть пол, сынок, — добродушно посоветовал он.

— Вы Паттон, начальник полиции?

— Угу. Весь закон и правопорядок в здешних краях — это один я. Только скоро выборы, а у меня тут парочка конкурентов. Ребята хорошие и могут победить. Жаль! Платят-то восемьдесят долларов в месяц, плюс бесплатное жилье, дрова и электричество. Не пустяк в нашем захолустье.

— Ничего этим ребятам не светит. У вас скоро будет хорошая реклама.

— Как это? — равнодушно спросил он и снова выстрелил в плевательницу струей сока.

— На Оленье озерцо ваши полномочия распространяются?

— Участок Кингсли? Само собой. А что там?

— В озерце нашли мертвую женщину.

Сообщение потрясло его до глубины души. Он даже расцепил руки и почесал ухо. Потом уперся в кресло, встал и ловко отодвинул его ногой. Паттон оказался не только крупным, но и крепким. Жирок был лишь видимостью, аурой добродушия.

— Я ее знаю? — скованно спросил он.

— Думаю, знаете. Мьюриел Чесс. Жена Билла.

— Угу. Чессов я знаю, — голос его посуровел.

— Похоже на самоубийство. Она оставила записку, в которой вроде бы говорится про отъезд. Но можно понять и как намерение кончить с собой. Вид у тела страшный — судя по всему, пролежало в воде около месяца.

Он почесал второе ухо:

— «Судя по всему»? Что вы имеете в виду? — Его глаза спокойно, неторопливо изучали мое лицо. Поднимать панику он не спешил.

— Месяц назад они поссорились. Билл уехал на несколько часов к северному берегу. А когда вернулся, жены уже не было. Больше он о ней не слышал.

— Ясно. Кто ты, сынок?

— Зовут Филип Марло. Приехал из Лос-Анджелеса посмотреть участок. Передал Биллу Чессу записку от Кингсли. Когда Билл вел меня вокруг озера, мы спустились на пирс, который построили киношники. Стоим у перил, смотрим на воду и вдруг видим — из-под старого затопленного причала высовывается что-то, похожее на руку. Билл ухнул вниз тяжелый камень, и тело всплыло.

На лице Паттона не дрогнул ни один мускул.

— Послушайте, шериф, нам бы побыстрее туда поехать. Билл один и почти сбрендил.

— Виски у него есть?

— Совсем мало. У меня была с собой фляжка, но мы за разговорами почти все выпили.

Подойдя к столу, Паттон открыл ключом ящик, извлек три-четыре бутылки и по очереди поднес их к свету.

— Почти полная, — похлопал он по одной. — «Маунт Вернон». Это его оживит. Денег на виски для всяких крайних случаев округ мне не отпускает, так что приходится ухватывать то тут, то там. Сам я не пью. И никогда не мог понять, для чего люди себя одурманивают.

Он впихнул бутылку в левый карман брюк, запер ящик и поднял откидную доску в стойке. Когда мы выходили, он сунул за стекло дверей записку. Я ее прочел: «Вернусь через