Читать книгу "Здесь, в темноте - Алексис Солоски"

шероховатости кирпича, пока даже она не становится очень далекой. Я больше не чувствую холода. Я ничего не чувствую.

Позже, дома, я обнаружу на своем нижнем белье кровь. Возможно это мои месячные или нет, я не смогу заставить себя беспокоиться об этом. Похоже, что это чья-то чужая кровь. Я выброшу нижнее белье и лягу спать.

Глава 3

Школа частных детективов

Во вторник, лежа в постели, приняв две таблетками ибупрофена, помогающих справиться с менструальными спазмами, я пишу рецензию на «Федру», снова поражаясь масштабности трагедии, тому, как катастрофа звучит в самой первой строке, насколько каждый выбор неизбежен и ужасен, правильный и катастрофически неправильный. Я набрасываю текст, а затем переделываю его до тех пор, пока предложения не начинают сиять так, чтобы каждый читатель ощутил себя в этом театре, в этом зале, наблюдающим за разворачивающимся ужасом. В дополнение я справилась с несколькими неблагодарными абзацами о музыкальной версии Old Yeller[11], которую посмотрела в воскресенье в знак протеста. (Двумя словами: балет бешенства.) Я отправляю колонку, уже предвкушая похвалу Роджера.

«Видишь, – пишу я в теме письма, – что-то мне может понравиться».

И затем, по доброте моего высохшего сердца – и по другим, более сложным причинам – я достаю карточку частного детектива и набираю ему.

– Levitz Investigations, – раздается рычащий ответ. Этот человек говорит как бульдог с похмелья. Маленький бульдог.

– Алло, – произношу я. – Это Вивиан Пэрри. Меня попросила позвонить вам женщина по имени Ирина… – Я замолкаю, осознав, что не знаю ее фамилии. – Ирина, – повторяю я. – Она дала мне ваш номер. Это касается исчезновения человека по имени Дэвид Адлер. У меня была назначена встреча с ним в тот день, когда он, вероятно, пропал без вести. Мы провели вместе немного времени – может, час, может, меньше – и говорили только о моей работе. Так что я не могу представить, что я…

– Ты цыпочка-критик?

– Желтая и с перьями, – хмыкаю я.

– Прикольно. Похоже, ты была последней девчонкой, которая его видела. Так что да, мы должны поговорить. Почему бы тебе не зайти в офис сегодня днем?

Если я не в восторге от телефонных разговоров, то еще меньше энтузиазма испытываю к личным беседам. Поэтому я выдаю короткую ложь:

– Сегодня напряженный день, и меня поджимают сроки. Не могли бы вы задать мне свои вопросы сейчас?

– Нет, ты всегда встречаешься лицом к лицу, когда можешь. Это первое, чему учат в школе частных детективов.

– Существуют школы частных детективов?

– Ты что, с луны свалилась? Приходи около трех. Пелл-стрит, пятнадцать. Верхний этаж. Звонок сломан, но ты можешь открыть дверь, если как следует надавишь на нее плечом.

* * *

Чанел-стрит содрогается от машин и людей, слышатся крики разносчиков, торгующих рамбутаном и драконьими фруктами, колючая красно-розовая кожура которых тычется в серое небо. В гонконгской пекарне с запотевшими окнами я беру с подноса пирожок со свининой и, уходя, разрываю зубами пышное тесто. Под моими ботинками на тонкой подошве я ощущаю грохот метро, напоминающий о других улицах, расположенных под той, по которой я иду, о других историях, о других мирах. Быстро, не обращая внимания на спазмы, я направляюсь по Мотт к Пелл-стрит – узкому переулку, где сто лет назад тонги[12] пускали друг другу кровь.

У здания, где расположился частный детектив, находится уличный ресторан малазийской кухни. Повар, вышедший на перекур, пристально смотрит на меня и слишком близко взмахивает своей сигаретой, когда я толкаю стеклянную дверь, открывшуюся под скрежетание металла. Лестница с ковровым покрытием цвета плесени скрипит при каждом шаге; часть перил отколота. Я иногда смотрю черно-белые фильмы в жанре нуар, так что почти ожидаю увидеть здесь дверь из дымчатого стекла с надписью «Сэм Спейд[13]», но вместо этого обнаруживаю дешевую деревянную створку с расщепленной ручкой. Я стучу, и рычащий голос из трубки приглашает меня войти.

Передняя комната не очень похожа на офис. Футон, покрытый засаленной простыней, рваный тряпичный коврик, горшок с давно умершим фикусом. За пыльным деревянным столом расположился частный детектив, белый мужчина примерно шестидесяти лет. С толстыми, заросшими щетиной щеками и непослушными седеющими локонами, он не выглядит профессиональной ищейкой. Больше смахивает на херувима. На его столе стопка мятых папок из манильской бумаги соседствует со стеклянной пепельницей, где тлеет дюжина наполовину выкуренных сигарет. Рядом стоит контейнер навынос из малазийского ресторана, из которого, как щупальце, свисает одинокая лапша.

Джейк Левитц поднимается со стула, и прежде чем я успеваю его остановить, протягивает руку, прижимая в невесомом пожатии грубые, пожелтевшие от никотина подушечки своих пальцев к моим. Затем он указывает на футон.

– Садись. Рад, что ты пришла. Вивиан, верно? Могу звать тебя Вив?

– Только по принуждению.

– Ладно, пусть будет Вивиан. Зови меня Джейк. Хочешь чего-нибудь выпить? У меня есть вода и… Нет, я прикончил всю шипучку. Только вода.

– Ничего не нужно, – проговорила я, осторожно садясь.

– Сигарету?

– Я не курю.

– Да, я тоже пытаюсь бросить. – Джейк машет на аптечный пакет на полке позади него. – Пластыри. Собираюсь начать их носить. – Он открывает одну из папок, взвешивая карандаш в пухлых пальцах. – Итак. Вивиан. Давай начнем. Ты встречалась с Дэвидом Адлером две недели назад, во вторник?

– Да. Около двух часов дня. Он сказал, что хочет взять у меня интервью для проекта о критиках, о том, как мы развиваем нашу практику, наш стиль. Он сказал, что это исследование для его диссертации. Мы встретились в кондитерской недалеко от моего дома.

– Как называется эта кондитерская? – уточняет он, влажно откашливаясь.

– La Religeuse.

– La что?

Я повторяю по буквам. Медленно.

– Так о чем же все-таки он тебя спрашивал?

– В основном о театре. О моих любимых драматургах, любимых пьесах. Это скучно, если не в теме.

– Я хожу на спектакли, – возражает он, постукивая карандашом по бумаге.

– Серьезно? – Конечно, серьезно. Каждую весну он водит свою престарелую мать на утренний мюзикл. С последующим заездом к Джуниору за чизкейком.

– Да, видел одноактный спектакль Беккета в Ист-Сайде в прошлом месяце. Ты ходила? Понравился?

Это меня удивляет.

– Да. Рокаби особенно.

– Лично мне нравится та, с губами. С ума сойти! Так или иначе, ты и объект – так я называю Адлера – встретились в этом кафе, ели выпечку, восхваляли Мельпомену…

– Вы знаете греческую музу драмы?

– Леди, – возмущается он, поднимая брови. – Я знаю о многих вещах. Вещах, которые сбили бы тебя с толку. Никогда не угадаешь, что пригодится в расследовании. Этому учат в школе частных детективов. Я