Читать книгу "Лейтенант - Кейт Гренвилл"

от черепа до задницы, Богом клянусь!

Доктор нашел эту шутку крайне забавной, как и капитан Бартон, и Рук тоже засмеялся, словно это было заразно.

Чернокожие мужчины не разделяли их веселья. Нахмурившись, они торопливо о чем-то переговаривались.

– Ей-богу, Веймарк, – воскликнул коммодор, – вы же их напугали! И как вам это только в голову пришло?

Но хирург ничуть не сконфузился.

– Что ж, сэр, если им не по душе моя искусная стрельба, быть может, музыка придется им по нраву? Пусть сами убедятся: я человек крайне разносторонний.

Он вытянул губы и засвистел. Рук поймал себя на мысли, что только Веймарк мог столь развязно вести себя с коммодором, хотя на месте последнего всякий, вероятно, позволил бы некоторые вольности человеку, который день за днем прощупывал ему бок.

Музыкальное дарование доктора, по-видимому, впечатлило туземцев не больше представления с пистолетом. Они взирали на него с каменными лицами. Через минуту, прихватив с собой половинки разбитого щита, они скрылись в лесу.

* * *

Вскоре та маленькая бухта получила имя: Сиднейская. Все там, казалось, подчинялось иной логике, нежели в привычном Руку мире. Здесь, как и везде, росли деревья, но каждое было чуднее предыдущего. Одни напоминали швабры – голые, как столбы, с шапками листьев в нескольких метрах над землей. Другие, словно узловатые розовые чудища, тянули к небу свои изогнутые, подагрические пальцы. У реки росли приземистые белые деревца, с которых мягкими листами бумаги сходила кора.

По ветвям, щебеча и посвистывая, семенили красные попугаи. Рук раздумывал, нельзя ли научить одного из них говорить или напевать мелодию, как та птица, что жила в гостиной у старого капитана Вира в Портсмуте. Сперва надо придумать, как его изловить. Птицы искоса, хитро на него поглядывали. Либо на птичий клей, либо сетью. У Рука ни того, ни другого не было. А мелодию он и сам мог напеть, хотя он вынужден был признать: было в лесах Нового Южного Уэльса нечто, от чего хотелось молчать.

Здесь Букстехуде с его фугами-беседами из другого мира казался представителем иного вида.

Даже скал, подобных здешним, Рук прежде не видал: исполинские плиты и осколки породы беспорядочно громоздились друг на друга. Как бы описать их Энн? Он представил ее лицо, вообразил, как она смотрит на него, склонив голову набок и терпеливо ожидая, когда он подыщет подходящие слова, и перед его внутренним взором возник тот французский десерт, что они вместе пробовали в чайной на улице Сент-Джордж за несколько дней до его отплытия. Его промазанные заварным кремом коржи чем-то напоминали каменистые уступы здешнего ландшафта.

Есть это пирожное было невозможно: стоило откусить немного, как отовсюду вылезал крем. Поначалу им с Энн было неловко, но в итоге они от души посмеялись над тщетными усилиями друг друга. «Моя дорогая Энн, я оказался в землях, чрезвычайно похожих на тот десерт, который мы ели тогда в чайной „У Пенникука“ и которым стоило бы лакомиться в одиночестве. В остальном местность здесь сухая и каменистая».

Он представил, как она читает эти строки в их маленькой гостиной. Хотелось думать, что они заставят ее улыбнуться.

* * *

Уже на следующий день после того, как флот встал на якорь, разбитые на группы каторжане принялись рубить кусты и деревья. Через две недели в глубине бухты не осталось ничего, кроме взрытой желтой земли, испещренной кровоточащими пнями да покосившимися обвислыми палатками. Как только удалось расчистить достаточно земли, всех поселенцев собрали слушать обращение коммодора.

Сам он забрался на корабельный сундук под сенью раскидистого дерева, а каторжан согнали на каменистую площадку напротив. Они тихо переговаривались и переминались, равнодушные к значимости момента. Солдаты в красных мундирах окружали их неровным кольцом. Всего около восьми сотен заключенных и двухсот морпехов. Теперь, когда они сошли на берег, такое соотношение сил показалось Руку ненадежным.

Рядом с сундуком сверкал золотыми галунами майор Уайат. Выступающая челюсть придавала ему некоторое сходство с карпом. Лицо было обращено к коммодору, но Рук заметил, как его глаза шныряли туда-сюда по толпе заключенных. Вокруг на одинаковом расстоянии друг от друга он расставил троих капитанов. Рук разглядел Силка: каким-то образом тому удавалось стоять по стойке смирно, сохраняя при этом такой непринужденный вид, будто он пришел танцевать. С капитаном Госденом Рук познакомился лишь по прибытии в Новый Южный Уэльс и пришел к мнению, что его вообще не следовало допускать к участию в экспедиции. Лицо у него было опухшее, бледное – если не считать чахоточных пятен на щеках, и ему явно стоило немалых усилий держаться прямо. В руке он, как всегда, сжимал платок, а в его взгляде читалось беспокойство человека, с трудом сдерживающего кашель. Третьего капитана по фамилии Леннокс Силк как-то раз назвал ходячим стручком фасоли, чем крайне развеселил Рука. Леннокс и его мушкет – два длинных, тонких военных орудия, готовых исполнить свой долг.

Рук весь вспотел в своем красном мундире. Влажный воздух раскалился, а солнце так беспощадно палило с голубого неба, что в висках стучало. Рук щурился, завидуя стоящему в тени Гилберту.

Бартон и Гардинер, как и остальные офицеры флота, сошли на берег, облачившись по особому случаю в парадные синие мундиры, и теперь стояли поодаль. Им была отведена роль сторонних наблюдателей. Вскоре им предстояло отправиться в обратный путь. На мгновение Рук пожалел, что он не из их числа.

Уайат выкрикнул приказ, и Рук принял предписанную уставом приветственную стойку: мушкет на плечо, левая нога вперед. Положив палец на спусковой крючок и приготовившись к привычному хлопку, он на мгновенье ощутил прилив тошноты.

Прогремел залп – не такой дружный, как, вероятно, хотелось бы майору Уайату. С ветвей дерева неподалеку вспорхнула стая больших белых попугаев. Они принялись кружить над головами собравшихся у реки людей, хлопая крыльями и издавая резкие скрежещущие звуки, вторившие тому звону, что выстрелы пробудили в памяти Рука.

Он опустил мушкет и поставил его на землю дулом вверх. Как бы он был счастлив, если бы сегодня, седьмого февраля 1788 года, ему пришлось стрелять из него в последний раз!

Коммодор с усилием выпрямился на своем сундуке, стараясь перекричать попугаев. Он вслух зачитал приказ короля Георга Третьего: общий смысл сводился к тому, что Джеймс Гилберт наделялся полномочиями монарха. Отныне жизнь и смерть его подданных находилась во власти новоиспеченного губернатора Нового Южного Уэльса, наместника Его Величества.

Каждый раз, когда губернатор Гилберт произносил имя Его Величества, в беспокойной толпе каторжан кто-то недвусмысленно харкал и сплевывал.

Белые попугаи улетели, и над долиной воцарилась тишина. От лица Его Величества губернатор