Читать книгу "Ведьмино кольцо - Александр Руж"

на верблюде.

Уморительная, признаться, вышла картинка. Скачем мы по яругам на бензиновой колымаге, она бьется как припадочная, выхлопом смердит, а за нами – тюх, тюх – олень рысит с двумя седоками. Покладистый такой, смирный, ни треска, ни вони не боится. Птаха специально не гнал, чтобы строй наш не растягивался.

Отмахали мы таким порядком верст пять. Было уже часа три ночи, небо тучами затянуто, чернющее, как антрацит. Хорошо еще у мотоциклетки фара есть, путь нам освещает.

И вдруг – клопа мне в онучи! – вижу я еще один огонек. Да не один, нет – три или четыре. Низко так, над сосняком плывут. Что бы это могло быть? Вспомнил я побаски про сатанинские наваждения, руку из коляски высунул, столичника за полу дергаю. У него глаз феноменальный, ему что свет, что потемки – все едино.

– Что это там? – спрашиваю. – Звезды падучие или живность какая?

Но какая может быть живность, чтобы, как люстра, сияла?

Он на Птахины плечи руками оперся, приподнялся над сиденьем.

– Нет! – кричит (у меня от моторной трескотни аж уши закладывало – попробуй-ка, перекрой ее!). – Это что-то круглое, большое… Ничего подобного не видел никогда. Подобраться бы поближе, а то снизу деревья закрывают, плохой обзор!

Я вперед наклонился, Птаху макушкой боднул:

– Поднажми! Догоним!

Эта штука летучая двигалась небыстро – верст десять в час. Была б дорога получше, мы бы ее на нашем мотоходе враз настигли. Птаха газу прибавил, заколотило нас, как кости игральные в стакане. Я наган приготовил – мало ли что. Столичник тоже пистолет достал, но стрелять мы пока не стреляли – надо же было понять для начала, кого преследуем.

Позади нас загорлопанил кто-то, да так громко, что я и через моторный рев услыхал. Обернулся – а это Санка на олене, поводья бросил, култышку свою перемотанную к облакам воздел, вопит дурным голосом, в летающий кругляш тычет. А очкарик ему на ухо пищит и пытается узду поймать, потому как олень бежит неуправляемый и все больше от нас отстает.

В следующую секунду ночь как будто кинжалом распороли – зарево полыхнуло, и я уже на Санку с очкариком не смотрел – поворотился опять к летуну и увидел, что весь он молниями опутан, сверкает, пыхает, искры брызжут… Понял я, что нас заметили и теперь эта тварь – а как ее еще назвать? – осерчала, норов свой выказывает. Того гляди шмальнет чем-нибудь, испепелит дотла, как Змей Горыныч, клопа ему в онучи.

– Пли! – командую, как на артбатарее.

Мы со столичником врезали из двух стволов. Но это, скорее, для острастки, потому что между нами и той штуковиной саженей полста было – разве попадешь, когда тебя, как на батуте, подбрасывает? Да и пули вряд ли до цели долетели – дальность не та.

Я в азарт вошел, Птаху подгоняю:

– Шуруй, мать твою! Упустим – расстреляю к чертовой бабушке, как саботажника… гхы, гхы!

Это я, конечно, в запале, не всерьез. Птаха и так старался, жал на всю железку. Ну и случилось то, что должно было случиться – налетел наш тарантас с разгону не то на корень еловый, не то на каменюку. Хрястнуло в нем, взбрыкнул он, как жеребец, и перекувырнулся через руль, а мы, точно вишневые косточки из рогатки, повылетали со своих мест, и кто куда – я в лисью нору по плечи, а Птаху со столичником по кустам раскидало.

Будете смеяться, но ушибся я несильно. Отполз на карачках к мотоциклету, который колесами вверх валялся, смотрю: соотрядники мои тоже не пострадали, только у Птахи губа колючкой от шиповника располосована. А подле нас уже Санка с очкариком спешиваются, бегут выручать.

Двигатель мотоциклетный заглох, и в тишине донесся до нас гул, басовый такой, с клокотанием, словно вода в большущем чане кипит. Видим: хреновина летающая во все лопатки от нас удирает и все так же вспыхивает, клопа ей в онучи. Зрелище, доложу вам, поразительное – как в синематографе! Но не до развлечений нам сейчас. Столичник первым прочухался, оленя за шлейку словил, гаркнул мне:

– Егор Петрович, лезьте сюда! Еще не все потеряно!

Это он верно смикитил. Хрень гудящая над самой чащобой летела, чуть верхушки не задевала. На мотоциклете мы бы за ней по такому пейзажу шиш угнались, а олень – он всю жизнь по мшанику меж деревьев бегает, ему привычно. И скоростишка у него – будь здоров. За час может верст шестьдесят покрыть, что твоя скаковая лошадь…

Встал я с карачек, и тут повыше задницы как стрельнуло! Охнул, скрючился, за ивовый побег ухватился.

– Не могу… Давайте вы с Птахой. На раз-два!

На раз-два не получилось. Взвился наш олень ни с того ни с сего на дыбы, а после ноги у него подкосились, и упал он замертво. Санка подковылял к нему, шею потрогал и лопочет:

– Хана! Салы кирдык…

И без толмача понятно.

Очкарик бельма выпялил, волосенки вразлет.

– Как же так? Загнали мы его, что ли? Не может быть! Олень вынослив, он в состоянии преодолевать гигантские дистанции… О!

Я, признаться, тоже озадачился, а Птаха губу листиком кленовым зажал, на подбородке у него слюна с кровянкой пузырится. Загоготал, как гусак:

– Г-г-г-г-г-г…

Это в смысле гляньте. И на хренотень блескучую показывает. А она, подлая, кажись, допетрила, что ничем мы ей теперь не угрожаем, повертелась немного, погасла да и за опушку – ш-шух! Минут пять мы еще ейный стрекот слышали, потом и он стих. Как не бывало ничего.

Столичник к оленю издохшему подошел, по шерсти его погладил зачем-то, в глаза заглянул остекленелые.

– Странная смерть… Не смахивает ли, Егор Петрович, на случай с Грошиком?

Не хотелось мне скоропалительных суждений высказывать: промычал, что-де проверка нужна, экспертиза и так далее. А сам мозгую: какая, в дупло барсучье, экспертиза? Кто ее проведет? В город тушу десятипудовую поди дотащи. В телегу она не влезет, разве что в полуторку, и то не факт. Но с грузовиками в Кишертском районе не ахти, мне покамест ни один не попадался.

И не об олене надо думать, а о том, как в райцентр попасть. Участковый со столичником мотоцикл перевернули, оценили повреждения. Птаха на доске черканул,