Читать книгу "Золотое сердце Вавилона - Наталья Николаевна Александрова"

вспоминать уроки геометрии. Если прихожая в этой квартире была в форме трапеции, то комната представляла собой неправильный пятиугольник. Собственно, она была бы почти квадратной, но к этому квадрату был неуклюже прилеплен дополнительный угол с двумя окнами – кажется, это называют эркером. Возле одного из этих окон стояла зеленая деревянная кадка с большим пыльным фикусом, возле другого – старинная птичья клетка. Обитателя этой клетки я сначала не заметила, но когда подошла ближе, увидела внутри клетки деревянный домик вроде скворечника. Тут же из этого домика выбралась большая черная птица, посмотрела на меня искоса выпуклым внимательным глазом и вдруг хрипло выкрикнула:

– Мар-рдук!

– Что?! – переспросила я, вздрогнув от неожиданности.

– Дур-рак! – каркнула птица.

– Кто это? – удивленно спросила я, повернувшись к Никодиму Никодимовичу.

– Мардук – грач, – сообщил старик.

– Он говорит? – спросила я опасливо.

– Да, Валерия Львовна научила его нескольким словам. Знаете, чего только не делают пожилые люди от скуки! Она разговаривала, разговаривала с ним, и наконец он тоже заговорил…

– Мардук… какое странное имя! – задумчиво протянула я. – Какое-то восточное?

– Не имею ни малейшего понятия, – быстро ответил старик и отвел глаза. – Кажется, Валерия Львовна назвала его в честь какого-то старого знакомого…

Он отступил к двери и добавил:

– Не буду вам мешать. Осваивайтесь, осматривайтесь, если вам что-то понадобится – позовите меня, я буду внизу, в магазине.

– А вы… а где вы живете? – спросила я, но старика уже и след простыл.

Я недоуменно пожала плечами и продолжила знакомство со своей новой квартирой.

Помимо фикуса и клетки с говорящей птицей, в комнате находился старинный пузатый комод, накрытый кружевной салфеткой, круглый стол на одной ноге, пара деревянных кресел с резными подлокотниками и обитый выцветшей кожей диванчик с жесткой спинкой. На стене над диваном висела большая фотография в деревянной рамке. Фотография была странная – не портрет, не снимок любимого кота, не цветущий куст или клумба с розами, а какой-то пустынный южный пейзаж с бесформенными руинами на переднем плане.

Оглядевшись, я заметила еще одну дверь и широкий проем, задернутый темной плюшевой портьерой. Отдернув ее, я увидела глубокую нишу, в которой помещалась старая кровать с металлической спинкой, украшенной блестящими никелированными шарами.

Видимо, сегодня моя память работала в каком-то особом режиме, потому что выдала хранившееся в ее запасниках полузабытое слово «альков». Кажется, так называют такие ниши с кроватью. Кровать была аккуратно застелена, покрыта розовым шелковым покрывалом, поверх которого лежала целая груда подушек в кружевных наволочках. Все было чистое, нарядное, но пожелтевшее и ветхое от старости.

Я представила, что на этой кровати долгие годы спала старая женщина, моя мифическая тетка Валерия Львовна, и в душе у меня шевельнулось какое-то неприятное чувство.

«Все это нужно поменять! – подумала я машинально. – Купить новую мебель, постельное белье, посуду и всякие бытовые мелочи… хотя на какие деньги?»

Стоя перед этой кроватью, я попыталась обдумать свое положение.

Я хожу по этой квартире, по-хозяйски осматриваю ее, как будто и правда имею на нее какие-то права. Я начала уже воспринимать все это как свою собственность, но ведь у меня не было никакой тетки! Это наверняка ошибка, и рано или поздно эта ошибка разъяснится и меня с позором погонят отсюда…

Выйдя из алькова, я заглянула в последнюю дверь.

За ней оказалась крошечная кухонька (кстати, вполне современная – с электрической плитой на две конфорки, с хромированной вытяжкой, с микроволновой печью и маленьким холодильником). Еще здесь была отгорожена ниша, в которой обнаружился маленький санузел. Увидев душ, я приободрилась.

Обследовав подвесные шкафчики, я нашла кофе, сахар и коробку ржаных сухариков. При виде этих сокровищ мое настроение еще немного улучшилось.

Я собралась было сварить себе кофе, но тут из комнаты донесся басистый кошачий мяв.

Выглянув на этот крик, я увидела Казимира, который в упоении драл когтями старый комод.

– Ты что делаешь? – прикрикнула я на него и даже замахнулась попавшейся под руку старой газетой.

Кот посмотрел на меня высокомерно и презрительно, однако когти точить перестал и сел перед комодом, аккуратно обернув лапы пушистым хвостом. При этом он поочередно посматривал то на меня, то на комод.

– И что ты этим хочешь сказать? – спросила я.

Кот ничего не ответил, только презрительно фыркнул и распушил усы.

Но мне почему-то ужасно захотелось заглянуть в ящики комода.

«В конце концов, это теперь моя квартира, и все, что в ней находится, – тоже мое. И возможно, я найду в комоде что-то, что поможет мне понять, кто такая эта Валерия Львовна, вернее, кем она была…»

С такими мыслями я выдвинула верхний ящик комода.

В нем не было ничего особенного: плетеная корзинка для рукоделья, картонная коробка с разноцветными нитками – то ли ирис, то ли мулине, другая коробка с самыми разными пуговицами. Некоторые пуговицы были очень красивые, перламутровые, хрустальные, металлические, покрытые цветной эмалью, одна – явно дореволюционная, серебряная, с двуглавым орлом.

Задвинув этот ящик, я выдвинула второй. Точнее, только попыталась его выдвинуть. Ящик был заперт и не поддавался моим усилиям.

Я решила отложить его изучение на потом и выдвинула третий, самый нижний ящик комода. Здесь лежал большой тяжелый альбом для фотографий в малиновом бархатном переплете, с металлическими застежками, а рядом с ним стояла небольшая деревянная шкатулка с нарисованными на крышке темно-красными розами.

При виде этой шкатулки у меня отчего-то пересохло во рту, а сердце пропустило удар.

С чего бы это?

Мне хотелось заглянуть в шкатулку, но отчего-то было немного страшно, и, чтобы оттянуть этот момент, я достала фотоальбом и открыла его.

Такие альбомы заводят многие родители с появлением ребенка или бабушки-дедушки с появлением любимого внука – здесь были выложены и наклеены в хронологическом порядке детские фотографии. Фотографии одного и того же ребенка.

Вот он совсем крошечный, только что принесенный из роддома, со сморщенным недовольным личиком… Вот ему месяц, два, три… Он становится все привлекательнее, все симпатичнее… то есть не он, а она… Я убедилась, что ребенок на этих фотографиях – девочка… И еще… еще… Не может быть…

В душе возникло подозрение, которое укреплялось с каждой фотографией, с каждой перевернутой страницей.

Это была не просто какая-то абстрактная девочка. Это была я.

Но невозможно!

Я переворачивала страницу за страницей, разглядывала фотографию за фотографией – и последние сомнения отпадали, как осенние листья. Точнее, как отпадают подсохшие корочки с заживающей ранки.

Вот я стою, прижимая к себе любимого плюшевого медведя. Когда мне было четыре года, у него оторвалась правая лапа, и ее снова приделали, не очень