Читать книгу "Хозяйка - Сигрид Унсет"

Орм презрительно усмехнулся:

– Ты думаешь, я такой младенец, что можно утешать меня притчами? Отчего бы тебе не взять меня на руки и не дать мне пососать?..

– Я говорила это больше для того, чтобы утешить себя самое, Орм, – спокойно сказала Кристин. – Мне тоже так хотелось бы послушать обедню…

Теперь она не могла уже больше смотреть на неубранный стол, смела все остатки в корыто и поставила его на пол перед собакой. Потом достала из-под скамьи пучок осоки и вытерла насухо столешницу.

– Не хочешь ли пройти со мной в кладовку, Орм, и принести оттуда хлеба и солонины, а потом мы накроем на стол к празднику? – спросила Кристин.

– А почему бы тебе не заставить своих служанок сделать это? – сказал мальчик.

– Меня так учили дома у отца и матери, – отвечала молодая женщина. – На Рождество никто не должен просить другого ни о чем, но каждый обязан стараться сделать как можно больше. И блажен тот, кто может больше всех послужить другим в дни праздников.

– А вот меня же ты просишь! – сказал Орм.

– Это дело иное: ты сын хозяина дома.

Орм взял фонарь, и они пошли вместе через двор. В кладовой Кристин наполнила два корыта всякой праздничной едой. И, кроме того, она взяла связку больших сальных свечей. Пока она занималась всем этим, мальчик сказал:

– Наверное, так водится у крестьян – все то, о чем ты мне сейчас говорила. Ведь я слышал, что он простой сермяжный мужик, Лавранс, сын Бьёргюльфа.

– От кого ты это слышал? – спросила Кристин.

– От матери, – сказал Орм. – Я слышал, как она не раз говорила моему отцу, когда мы в прошлый раз жили здесь, в Хюсабю, что вот, мол, он теперь увидит, что даже серый мужик не захочет отдать свою дочь за него замуж.

– Уютно же было в Хюсабю в это время, – коротко сказала Кристин.

Мальчик не отвечал. Уголки его рта вздрагивали. Кристин и Орм отнесли в горницу наполненные корыта, и Кристин стала накрывать на стол. Но ей нужно было еще раз сходить в кладовку, чтобы принести кое-что из еды. Орм взял корыто и сказал, немного смущаясь:

– Я схожу за тебя, Кристин. На дворе так скользко. Она вышла за дверь горницы и ждала, пока он не вернулся. Потом они уселись вместе у очага – она в кресле, а мальчик на скамеечке около нее. Немного погодя Орм, сын Эрленда, сказал тихо:

– Расскажи еще что-нибудь, пока мы сидим здесь, мачеха моя!

– Рассказать? – спросила Кристин невозмутимо.

– Да… Притчу или что-нибудь такое… подходящее для Рождественской ночи, – сказал мальчик смущенно.

Кристин откинулась на спинку кресла и схватилась тонкими руками за звериные головы на подлокотниках.

– Тот монах, которого я упоминала, – он побывал и в Англии. И он говорил, что есть там долина и поселок, где растут терновые кусты, которые цветут каждую Рождественскую ночь. Святой Иосиф Аримафсийский пристал к берегу около того поселка, когда бежал от язычников, и там он воткнул в землю свой посох, а тот пустил корни и расцвел; святой Иосиф первым принес веру христианскую в британскую землю. Гластонборг зовется тот поселок, теперь я припомнила. Брат Эдвин сам видел эти кусты… Там, в Гластонборге, похоронен вместе со своей королевой король Артур, – о его славе ты, верно, слышал, – тот, что был одним из семи достойнейших витязей христианства…

В английской земле говорят, что крест Христов был сделан из ольхового дерева. Но мы дома жгли ясень на рождественских праздниках, потому что он затоплял ясеневыми дровами, святой Иосиф, отчим Христов, когда разводил огонь для Марии-девы и младенца – сына Божьего. Это отец мой тоже слыхал от брата Эдвина…

– Но здесь, на севере, растет мало ясеня, сказал мальчик. – Знаешь, его извели на древки для копий в старину. По-моему, на всей земле Хюсабю только и растет один ясень – здесь, с восточной стороны, у калитки, а его отец не может срубить, потому что под ним живет домовой… Слушай-ка, Кристин, ведь у них, в Риме-граде, хранится крест Христов; они же могут узнать, правда ли это, что он из ольхи…

– Да, – сказала Кристин, – не знаю, правда ли это. Потому что, ты знаешь ведь, говорят, крест был сделан из побега от древа жизни: Сифу позволили принести тот побег из райского сада Адаму перед тем, как тот умер…

– Да, – сказал Орм, – но ты расскажи… Немного погодя Кристин сказала ребенку:

– Ну, родич, ты бы теперь прилег. Наши вернутся домой из церкви еще не скоро.

Он встал.

– Мы еще не приветствовали друг друга как родичи, Кристин, дочь Лавранса. – Он отошел к столу, взял там рог, выпил за здоровье своей мачехи ч подал рог ей.

Она почувствовала, как по спине у нее пробежала словно струя ледяной воды. Кристин невольно вспомнился тот миг, когда мать Орма хотела выпить с ней. И плод в чреве ее буйно зашевелился. «Что с ним сегодня ночью?» – вновь подумала она. Казалось, нерожденный младенец чувствовал все то, что чувствовала мать: мерз, когда она мерзла, корчился от страха, когда ей было страшно. «Но я не должка выказывать такую слабость», – подумала Кристин. Она взяла рог и выпила со своим пасынком.

Передавая рог Орму, она нежно погладила черный чубик мальчика. «Нет, конечно, я не буду для тебя суровой мачехой, – подумала она. – Для такого красивого, такого красивого сына Эрленда…»

– Она спала в своем кресле, когда Эрленд вернулся домой и швырнул обледеневшие рукавицы на стол.

– Вы уже все вернулись? – с изумлением произнесла Кристин. – Я думала, вы захотите остаться на позднюю обедню!..

– Ну, и двух служб мне хватит надолго, – сказал Эрленд. Кристин взяла его обледеневший плащ. – Сейчас ясно и опять подмораживает.

– Очень жаль, что ты забыл разбудить Орма, – промолвила жена.

– А что он, огорчился? – спросил отец. – Впрочем, я не забыл про это, – сказал он тихо. – Но он так хорошо спал, что я подумал… Ты знаешь, народ и так глазел на меня в церкви, что я приехал без тебя… Мне неохота было выступать еще бок о бок с мальчиком, в довершение всех благ…

Кристин ничего не сказала. Но ей было больно. Она не могла не признать, что Эрленд поступил нехорошо.

III

В то Рождество они в Хюсабю мало виделись с людьми. Эрленд не хотел ехать, куда его приглашали, все время сидел дома, в своей усадьбе, и настроение у него было скверное.

Дело в том, что ожидаемое событие он принимал гораздо ближе к сердцу, чем это могла предположить его жена. Он так хвастался своей невестой с тех пор, как его родичи добились для него согласия в Йорюндгорде! И ни в коем случае не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, будто он относится к ней или к ее родичам с меньшим уважением, чем к членам своего собственного семейства. Нет! Все должны знать, что он считал за честь и почет для себя, что Лавранс, сын Бьёргюльфа, выдавал за него свою дочь. А теперь люди скажут, что, конечно, он уважал эту девушку не больше, чем дочь любого мужика, если посмел нанести такое оскорбление ее отцу: спал с его дочерью еще до того, как ее отдали ему в жены! На свадьбе Эрленд настойчиво приглашал родителей своей жены обязательно побывать к лету в Хюсабю, взглянуть, как идут у него дела. Ему не только очень хотелось показать им, что он привел их дочь не в бедный и худородный дом, его также радовала мысль о том, что он будет разъезжать повсюду и показываться в сопровождении таких красивых и видных родителей жены. Он понимал, что Лавранс и Рагнфрид выделятся всюду, куда бы они ни приехали. И он считал с того раза, как был в Йорюндгорде, когда там сгорела церковь, что, несмотря ни на что, Лавранс не так уж плохо к нему относится. А теперь было мало оснований думать, что свидание между ним и родителями его жены доставит удовольствие им или ему.