Читать книгу "Закон тени - Джулио Леони"

Философ, казалось, был без сил. На ларе рядом с конторкой стоял кувшин с вином и металлические кубки. Пико наполнил один из них и поднес Марсилио, поддерживая дрожащую руку старика, пока тот не сделал несколько глотков.

Лоренцо молча наблюдал эту сцену.

— Налей мне тоже, Джованни, — бросил он, не отрывая взгляда от старика и едва повернувшись к юноше.

Быстро осушив кубок и увидев, что гость немного ожил, он наконец успокоился, покрутил в пальцах кубок, разглядывая капли вина на донышке, и по его тонким губам пробежала улыбка.

— Марсилио, ничто меня так не успокаивает, как твое мудрое слово. Особенно в минуты, когда душа моя в смятении. Мне нужна твоя наука.

— Ты хорошо знаешь, что все мои знания и умения принадлежат тебе и твоей семье, — проворчал Фичино, с трудом скрывая удивление, и его сиплое дыхание стало ровнее. — Наверное, случилось что-то очень важное, — прибавил он, кивнув на стражников, снова застывших у двери.

— По поручению моего деда ты перевел сочинения Гермеса Трисмегиста. Сколько там было диалогов? — спросил Лоренцо, резким движением отсылая охрану.

Философ совсем растерялся. Он поводил глазами из стороны в сторону, словно ища объяснения происходящему.

— Четырнадцать… И чтобы об этом узнать, ты меня сюда притащил?

— Ты уверен? А пятнадцатого не существует? — не унимался Лоренцо, перевернув листок и толчком отправив его Марсилио.

Тот с нескрываемым отвращением взял бумагу, запачканную кровью, и вгляделся в рисунок. Глаза его на миг расширились от удивления. Он поднял взгляд на Великолепного, словно искал подтверждение тому, что увидел.

Тот слегка кивнул головой:

— Да, это она. И мы оба ее узнали.

Лоренцо в нескольких словах поведал другу о том, что произошло в печатной мастерской и в гостинице.

— Посмотри на обратную сторону.

Марсилио перевернул страницу и подскочил.

— Пятнадцатая книга Гермеса!.. Это невозможно! Их всего четырнадцать! Разве что…

— Что, Марсилио? Что тебе известно?

— Пятнадцатая книга… Ритуал Орфея… Закон тени… — прошептал Фичино, снова опускаясь на скамью.

Но тут же губы его сжались, как будто он сказал эти слова против воли и не хотел, чтобы они прозвучали.

— Лоренцо, твой дед связал меня смертельной клятвой. Я поклялся головой…

Его взгляд стал отрешенным. На лице отчетливее проступили черты старости, словно вдруг разом обрушилась лавина времени, до сей поры сдерживаемая его блестящим умом.

— Говори, Марсилио! Или все благоволение нашего рода к тебе кончится в один миг! — закричал Лоренцо, схватив его за руку.

Философ глубоко вздохнул.

— Четверть века тому назад… во времена великого Козимо и согласия с землями Востока… до нас дошли сочинения древних мудрецов… слово Гермеса Триждывеличайшего, как называли греки египетского бога Тота. В его сочинении заключалось знание, которого Запад лишился с ходом времени в результате человеческой жестокости. Твой дед Козимо не пожалел ни трудов, ни денег, чтобы добыть эти документы.

— «Герметический корпус», я знаю. Ты же сам сделал его полный перевод!

Марсилио покачал головой.

— Полный? Да, верно, но те четырнадцать книг, что составляют «Корпус», — это еще не все. Была и пятнадцатая, которую Козимо держал вместе со своими бумагами. Он доверил мне перевод, но оставил ее у себя и взял с меня клятву, что я никому о ней не расскажу.

— Почему?

— Этого он открыть не пожелал. Только несколько слов, когда приготовился запечатать страницы своим перстнем. Он сказал, что это сочинение слишком опасно, чтобы его распространять. На неопределенное время его надо спрятать. Но одну вещь Козимо мне все-таки доверил: это сочинение он получил от человека, которого чтил больше всех на свете, — от Баттисты Альберти[19].

— Баттиста, архитектор? — удивленно вскричал Лоренцо. — Он был большим другом моего деда…

Лицо Великолепного озарилось. Он на миг перевел глаза в сторону двери, словно кто-то молча вошел в комнату. Марсилио тоже посмотрел туда, и у Пико возникло ощущение, что к ним и вправду присоединилось некое невидимое существо.

— Гениальный человек, острый и ненасытный ум. Математик, геометр, астролог. Всегда в поисках сокровенного в истории или в природе, — тихо сказал философ. — Может, в нашем веке он более других приблизился к идеальной форме, к архетипу, который в Гиперурании[20]Платона соответствует таким жалким копиям, как мы.

— Да, человек с голосом ангела, способный заставить отозваться любой инструмент. И в то же время способный укротить самого дикого коня и пробить дротиком самую толстую кирасу. Он мог перекидывать камни за купол церкви Санта-Мария с тем же изяществом, с каким минуту назад сочинял любовный сонет, — продолжил Лоренцо, уставившись в пустоту мечтательным взглядом. — Однажды, показывая нам совершенные пропорции человеческого тела, установленные Витрувием[21], он поразил меня тем, что в его собственной фигуре реализовались именно эти божественные пропорции. Он был истинным царем среди людей, как лев, недаром ставший частью его имени[22]. Но каким образом книга, о которой ты говоришь, попала к нему?

— Несмотря на то, что он был незаконнорожденным, он являлся членом Флорентийского совета и состоял в доверительных отношениях с восточными мудрецами, прибывшими, чтобы принять в нем участие. Он дружил и с кардиналом Бессарионе, ученейшим человеком, который разыскивал древние рукописи. Хотя, может, есть еще кое-что, — перебил себя Марсилио, подняв палец. — Помню, как-то раз, в одно из его возвращений во Флоренцию, мы встретились на Старом мосту и разговорились. Он рассказывал о своих изысканиях в Риме, где зарисовывал контуры античных памятников, и о путешествиях по окрестностям этого города в поисках следов античных богов, скрытых в лесах.

— Так и сказал?

— Да, он говорил о более древних святилищах Фортуны в Палестрине, о капищах времен Изиды… и о том, что многому научился у одного римского еврея, который открыл ему тайны каббалы. Тот жил в одиночестве в районе Трастевере[23], прячась от собратьев по религии, объявивших его вне закона. От него-то Альберти и перенял тайну богов. Случилось это за несколько дней до его кончины, и я все время думаю, что мучительная тревога от прочитанного отняла у него последние силы.