Читать книгу "Князь Иван Шуйский. Воевода Ивана Грозного - Дмитрий Володихин"

Судьба рода, судьба всей русской аристократии, служившей государям московским, выковала из И.П. Шуйского человека, у которого в груди как будто бились два сердца. Порою ритм их сливался. Тогда жизнь Ивана Петровича шла мощно и ровно. Но иногда биение двух сердец совершалось невпопад, и судьба князя Ивана поворачивала к большому лиху.

Одно сердце говорило ему: «Ты высокородный потомок Рюрика. Отец твой поверг могущественных Бельских. Дед твой правил страною как „московский наместник“, а его старшему брату даже особого звания придумывать не пришлось – он и без этакой новины держал государство в кулаке. Прадед был князем-наместником в независимом Пскове. А прапрадед с братом своим держал Суздаль, Нижний Новгород и иные города как независимый удельный государь. А ты? Где ты нынче, кто ты? Быть рядом с престолом это ведь… почти на престоле? Так долго ли перешагнуть через это „почти“? Разве ты права не имеешь?»

Другое сердце заводило иные речи: «Ты с этой землею связан навеки. Ты один из ее хозяев, но ты же и служебник ее. Твой отец, дед, прадед и прапрадед честно дрались с татарами, литовцами, шведами и ливонскими немцами. Поцеловав крест государю московскому, стой твердо за него и за христианскую веру, служи прямо и верно».

Величие предков влекло потомка к двум разнонаправленным путям. Пойти по первому из них звали воспоминания о самостоятельном княжении, о правлении в городах и областях богатого Суздальско-Нижегородского княжества, о недолгом, но ярком первенстве на Москве. Ко второму подталкивала память о громкой воинской славе рода, о почестях, заработанных на полях сражений и принятых от великого государя.

И кто из русских «княжат» XVI в. не жил двоемысленно? Разве только самые слабые, самые худородные, да еще… лучшие христиане. А добродетели богатырские, княжеские, можно сказать, «кшатрические» только тогда приносили на Руси добро, когда бывали крепко взнузданы добродетелями христианскими. И только тогда держава наша строилась как общий дом.

Русской знати – не только Шуйским, но и просто большинству служилых аристократов – этой узды не хватало. Энергия распирала их. Отсюда проистекает и все неистовство их судеб.

* * *

Иван Петрович начинал службу, как и отец, на относительно скромных должностях. Самое раннее упоминание его в воинских разрядах относится к декабрю 1562 г.

В зимнем полоцком походе 1562/63 г. князь Иван – всего-навсего один из знатных людей в свите государя[39]. Честь без власти. Это должность для молодого человека. Как видно, И.П. Шуйский родился скорее где-то в первой половине 1540-х, чем во второй половине 1530-х.

Должность не требовала от него принятия каких-либо тактических решений. Зато «полоцкое взятие» подарило ему, возрастающему полководцу, ни с чем не сравнимый опыт. В первом же своем боевом походе князь Иван получил представление о масштабной операции по взятию крупного города, для которой московское правительство сконцентрировало колоссальные силы. Вот это школа! Князь еще не раз будет свидетелем и участником осадных операций. Сам испробует нелегкий труд «градоемца», а затем отведает, каково быть на противоположной стороне – в крепости, среди осажденных. Военная карьера его завершится величайшей во всей истории Московского царства защитой города. Когда польский король попытается взять Псков на копье, наступит звездный час в судьбе Ивана Петровича… И он не раз, надо полагать, вспомнит, как дрался двадцать лет назад под стенами Полоцка, чему научила его та давняя военная страда. Вся служилая биография князя – будто струна, туго натянутая между Полоцком и Псковом…

И.П. Шуйскому предстоит сделаться не только крупным военачальником, но и выдающимся политическим деятелем. Ему суждено прожить долгую жизнь, получить боярский титул, при двух государях заседать в Боярской думе, вершить великие дела правления. И здесь, на Западной Двине, получал еще и политический опыт: на его глазах развязывался узел, приводивший целый регион в страшное напряжение.

Глава 4. Взятие Полоцка

С середины 1530-х гг. более четверти века мир царил на Полоцкой земле. Московское государство и Великое княжество Литовское, в достаточной мере испытав силы друг друга в предшествующие пятьдесят лет, долгое время избегали серьезных конфликтов. Внешнеполитические приоритеты Москвы переместились на восток: основные силы брошены были на борьбу с Казанью, Астраханью и Крымом. С 1558 г. московский государь был занят войной в Ливонии.

Но так не могло продолжаться бесконечно. Две огромные державы должны были вновь схлестнуться – рано или поздно. Московские государи считали «Литовскую Русь» своим владением, вотчиной Рюрикова рода, временно утраченной предками. Они желали ее вернуть – всю, со всеми городами и областями, расположенными на территории прежней Киевской Руси. Общее вероисповедание связывало Россию и «Литовскую Русь». Давно знакомое давление католицизма и новая угроза протестантского наступления заставляли подданных великого князя Литовского обращать взоры к Москве. В то же время Вильно и Варшава все больше и больше сближались. Интересы русского православного населения все больше и больше оказывались чужими, ненужными, да и просто опасными для монархов Польско-Литовского государства. Земли, отвоеванные Россией на западе, представлялись виленским политикам такой же «временно потерянной территорией», какую в Москве видели в русских областях, еще остававшихся под властью Вильно. Проще говоря, Москва считала, что давно пора забрать у Литвы Полоцк – как плод, созревший и перезревший, а потому просящийся в руки; в Вильно же недоумевали: почему это московский государь до сих пор удерживает Смоленск, Вязьму, Новгород-Северский – какая несправедливость!

И вот в начале 1560-х на Полоцке как будто свет клином сошелся. Ожесточенная борьба двух великих держав подходила к его стенам все ближе и ближе, покуда город не захлестнуло море огня…

Столкновение интересов Московского и Польско-Литовского государств было неизбежным. Оно произошло в рамках большого вооруженного противоборства за Ливонию и создало почву для новой кровопролитной войны между ними.

В 1560 г. завершился первый период Ливонской войны, период блистательных успехов московских войск. С этого времени начала осложняться международная обстановка на Балтике. Острова в Рижском заливе были куплены у епископа Эзельского датчанами. В 1561 г. Ревель присягнул на верность шведскому королю Эрику XIV. В том же году ливонские земли, еще не занятые войсками Ивана IV, окончательно отложились в пользу Польско-Литовского государства. Таким образом, Ливония была буквально разорвана четырьмя враждующими державами.

Военные кампании 1561 и 1562 гг. не принесли решающего успеха ни Польше, ни Московскому государству. Победы русских войск под Перновом и Тарвастом сменились поражением у Невеля.

Попытка сватовства Ивана IV к Екатерине Ягеллонке, сестре польского короля Сигизмунда Августа, окончилась неудачей, и это лишь подлило масла в огонь войны. Польский историк К. Пиварский справедливо отмечал, что переговоры о браке русского царя и Екатерины Ягеллонки «углубили взаимные противоречия»[40]. Известный историк-писатель К. Валишевский называл Екатерину «новой Еленой, из-за которой собирались воевать народы»[41]. В 1562 г. она вышла замуж за Иоанна (Юхана), герцога Финляндского, будущего короля Швеции. Эта неудача должна была быть вдвойне досадной для Ивана IV, поскольку «невесту» перехватил отпрыск «мужичьего», по его мнению, рода шведских королей. Он сам был в то время женат на Марии Темрюковне, и сватовство к Екатерине Ягеллонке выглядело с точки зрения христианских идеалов чудовищно. Но в глазах Ивана IV подобные вещи не были позорными и недопустимыми: он ставил себя выше любых обычаев, законов, канонов христианства.