Читать книгу "Штурмовик. Крылья войны - Алексей Цаплин"

Хромовые сапоги (валенки привязали к вещмешкам) и настоящие кожаные перчатки завершили нашу экипировку.

Паша стоял перед зеркалом, время от времени поворачиваясь то одним, то другим боком.

– Во! Теперь на людей стали похожи. А то после госпиталя в гостинице появиться было стыдно.

А потом Пашка проводил меня до трамвая… Нам пришла пора расставаться.

– Может, останешься? Вместе по Москве погуляем, покажешь места, которые знаешь. Ведь ты же тут бывал, а я впервые, – еще раз напоследок пытался меня уговорить бывший сосед по палате. – И повод у нас есть поднять за содружество родов войск. А потом, через пару дней, вместе поедем. Нам же на один вокзал!

Расставаться совершенно не хотелось. Кроме того, что Пашка был просто классным парнем, для меня он еще к тому же стал проводником в этом мире. Но оставаться в Москве декабря 1941 года с ее проверками, патрулями и НКВД мне было реально страшно. Я бы засыпался на первом же вопросе, а потом доказывай, что не диверсант. Это спасибо парням в госпитале – хоть ромбы (а не «ромбики») с треугольничками (а не «треугольниками») не путал. И узнал, что у меня на петличках не квадратики, а «кубари». Паша и Витька прощали мои «косяки», списывая на контузию, а то, что могли бы подумать другие военные, было нетрудно предугадать.

– Нет, Паш, не останусь. На вокзал-то нам на один, да на разные поезда. Твой скорый в Павлике {Павлик – устоявшееся просторечное наименование его жителями города Павловский Посад} не останавливается, а мой «пригородный» до Горького не идет. Да и своих стариков я последний раз только прошлым летом видел – обязательно надо проведать.

Звон подходящего трамвая заставил нас обняться на прощание. Потом Пашка хлопнул меня по плечу.

– Ну, давай, авиация! Станешь над нами пролетать – крыльями покачай!

– Заметано! Будем жить, пехота! – И я вскочил в последнюю дверь вагона. Трамвай тронулся и, набирая ход, поехал к Земляному Валу. Я стоял и махал своему товарищу в заднее окно вагона, пока остановка и Пашкин силуэт на ней растаяли в ранних сумерках. Я еще постоял, всматриваясь в заиндевевшее окно, а потом пошел и присел рядом с кондуктором.

– До Курского сколько остановок? – спросил я у замерзшей тетушки в черном пальто и сером платке с билетными роликами и потертой дерматиновой сумкой (или же клеенчатой?) через плечо.

– Я вам подскажу, – ответила она.

Мне предстояла контрольная проверка – встреча с родными Алексея Журавлева.

Старый Курский вокзал не впечатлил. Две тумбообразные башенки при главном входе и две такие же «афишные» тумбы на концах крыльев. Здоровенная пустая площадь перед вокзалом. В принципе на ней можно было бы разместить весь московский автопарк, который на тот момент был крайне невелик. За все время поездки от госпиталя встретились всего пара грузовичков (трехтонки? полуторки?). Вот и весь трафик. До знаменитых московских пробок еще лет 60 будет.

«Атриум», который потом возведут на этой площади, мне никогда не нравился – лучше бы оставили место для таксистов и для автобусов. А вот современный Курский вокзал с его размахом и простором все-таки лучше.

Расписание поездов повергло в тихий аут. Электрички шли только до остановки «Железнодорожной». До Павловского Посада, где, согласно документам, должны были жить «мои» родители, можно доехать на поезде (класс! всегда хотел покататься на настоящем паровозе!) за два с половиной часа. Это все мне объяснила строгая кассирша, выдавшая билет. Поезд был нескоро, и я решил где-нибудь перекусить, тем более что после нашего последнего завтрака в госпитале прошло уже полдня. Где перекусывают все пассажиры? Особенно если вокзальный ресторан закрыт. Правильно, в вокзальном буфете. Вот я туда и похромал. С одной стороны, зря переобулся в сапоги – ноги мерзнуть начали, с другой стороны – правильно, калош на валенках не было – сейчас бы наследил мокрыми лапами.

Ой, старый вокзал, а я тебя знаю! Половина Курского, которая сейчас обращена к поездам дальнего следования – это и есть старый вокзал. Как домой зашел. Вот туалет, вот зал ожидания, вот буфет. Все на своих местах. Только народу раз-два и обчелся.

Закон подлости – чего больше всего боишься, то и случается. Я нарвался на патруль. Троих военных с красными повязками заметил слишком поздно, чтобы куда-нибудь свильнуть. Так, спокойно. Небольшое волнение и легкое раздражение вполне допустимы – проверки никто не любит. Во всем остальном держимся так – я элита РККА, боевой летчик (до сих пор не знаю, насколько боевой), фронтовик, а они крысы тыловые.

Мужик с посеревшим усталым лицом и красными глазами – начальник патруля. Черные петлицы с алыми кубарями и танчиками. Шинель, портупея (а пряжка со звездочкой, какую Пашка отсоветовал брать), в отличие от меня, с кобурой. И кобура была явно не пустой. О-па, а ребята-то не промах. Скользящим шагом два других «комендача» чуть продвинулись вперед и встали с левого и правого бока. Я оказался почти в коробочке. Ясно, резкие движения ближайшее время будут противопоказаны и крайне вредны для здоровья.

Козырнуть у нас получилось синхронно. Спасибо армейской подготовке – научили и форму носить, и выполнять строевые приемы. Хотя исторически летунам прощалась легкая расхлябанность.

– Старший лейтенант Семенов, комендантский патруль. Прошу предъявить ваши документы.

– Младший лейтенант Ца… Журавлев. Следую в краткосрочный отпуск после ранения и далее к месту назначения. – Блин! Плохая оговорочка. Эти ребятушки могли вполне и зацепиться. На всякий случай бросил косые взгляды влево и вправо с недовольным видом. Выражать явно свое раздражение не следует, но показать, что мне их маневры понятны и не очень нравятся, тоже не мешает. Хорошо, что все документы переложил в новенький планшет. Щелк – и достал полную пачку.

– Пожалуйста, – сказал, протягивая документы старшо́му. Геометрия на петлицах благодаря ребятам из нашей палаты потихоньку стала проясняться – уже знаю, что по три «кубаря» на петлицах – это старший лейтенант.

– Из какого вы госпиталя?

– Из **57-го, вон же справка. – Это типа я не понял, что старлей уже начал проверку. То есть на их сленге – «прокачку». Так сказать, просвечивает, как рентгеном.

– Причина госпитализации? – Старший патруля продолжает изображать робота-зануду. (Слово «робот» уже есть в обиходе?)

– Вот, – сдвинул ушанку на затылок и открыл красный рубец шрама, идущий от края лба до уха. – И еще по ногам досталось.

Тянуло, ну тянуло, ляпнуть: «…что, тоже показать?» Не стоит. Не поймут. И хамить не следует – мужики на работе и дело свое выполняют качественно.

Правый парень с «пилой» на петлицах (я даже знаю, что этот рядок треугольничков называется «пила» и у мужика звание – «старшина») не отрываясь разглядывал меня все время проверки документов. Левый просто фиксировал мои движения. Поза преувеличенно расслабленная, а сам как пружина на боевом взводе.

– Что-то у товарища летчика ремни больно новые, …и сапоги тоже – не отрывая от меня взгляд, негромко сообщил правый старшему в патруле. Правильно засек. Сапоги, портупея, перчатки, планшет «не вяжутся с легендой» – новенькие вещи в госпитале обычно не выдают. Что же, остается перед развернутым строем личного состава объявить благодарность Пашкиной жабе, которая заставила продавцов военторга выписать нам квитанции. Их потом можно учесть по прибытии в свою часть и компенсировать.