Читать книгу "Социальный вид - Мэттью Либерман"

Боль — со стороны очень занятное явление. Когда ты ее чувствуешь сам, она неприятна, порой невыносима. Однако боль — один из основных механизмов выживания. С хроническими болями живут почти 20% взрослых людей в мире. Из-за этого они постоянно обращаются к врачам и впадают в депрессию. По данным недавнего исследования, временная потеря трудоспособности только США стоит 60 миллиардов долларов в год49. Но как бы ни была ужасна хроническая боль, гораздо хуже ее вообще не испытывать: дети с врожденной нечувствительностью к боли часто умирают в первые годы жизни из-за регулярных травм или смертельно опасной инфекции50.

Многие этические решения нашего цивилизованного общества направлены на избавление человека от излишней боли. Например, приговоренным к смерти сейчас не отрубают голову, а делают укол — это безболезненно, поэтому считается гуманным. Примечательно, что большая часть общества не возражает против смертной казни в качестве узаконенного наказания — ее не устраивает только узаконенная боль. В спорах о допустимости абортов тоже ставится вопрос о способности плода испытывать боль. И в обсуждениях того, каких животных можно убивать ради пропитания51, также фигурирует их восприимчивость к боли.

Во всех приведенных случаях речь идет о физической боли. Но какова реакция на социальную боль в результате объективного или субъективного ущерба, нанесенного социальным связям? Слова «он разбил мне сердце» никто не воспринимает буквально, и никто, реагируя на них, не вызывает скорую помощь («На починку разбитого сердца у нас считаные секунды. Сестра, двести вольт на дефибриллятор. Разряд!»). Большинство вообще не считает социальную боль настоящей и использует выражение о душевной боли только как фигуру речи.

«Настоящая» боль (то есть физическая) играет в выживании ключевую роль. Для всех потребностей с большой буквы П есть соответствующая физическая боль с большой буквы Б, возникающая в случае их неудовлетворения. Недостаток пищи приводит к чувству голода, и болезненное состояние депривации заставляет разыскивать съестное. Недостаток воды вызывает жажду, неудовлетворение которой также принесет боль и подтолкнет к поискам. Боль от физической травмы вынуждает искать укрытие и покой для восстановления организма.

Если социальные потребности относятся к базовым, с большой буквы П, то и боль у них соответствующая — с большой буквы Б. Так считал известный нейробиолог Пол Маклин, написавший: «Ощущение изоляции — это болезнь, из-за которой так больно быть млекопитающим»52. Что общего у боли от увечья и от социальной изоляции?

Насколько реальна социальная боль?

Уже почти десять лет мы с моей женой Наоми Айзенбергер изучаем явление социальной боли53, и супруга уделяет этому больше времени. На следующих страницах я постараюсь доказать вам, что социальная боль вполне реальна. Но раньше считаю необходимым признать: сам я до сих пор с трудом в это верю. Все время кажется, что физическая боль несравнима с социальной. Ведь когда у меня что-то реально болит, я могу точно показать это место на теле, и, скорее всего, в указанной точке обнаружится какое-то повреждение. А где эпицентр социальной боли?

На самом деле физическая боль реальна не более, чем любое другое психологическое переживание: созерцание красного квадрата, ощущение умиротворения от медитации или предвкушение первого свидания. Существует две отдельных, но в равной степени важных интерпретации приведенного утверждения. Во-первых, боль в меньшей мере физическое явление, чем мы привыкли ее воспринимать. Это подтверждается случаями значительного снижения болевых ощущений силой убеждения, применением гипноза или плацебо54.

Людям, находящимся в гипнотическом трансе, делали операции без медикаментозной анестезии, и они не чувствовали боли. Другими экспериментами установили, что само ожидание боли делает ее восприятие значительно сильнее, чем она есть на самом деле55. Психологические заболевания (тревожное расстройство и депрессия) протекают по-разному в зависимости от восприимчивости пациента к боли. Может, конечно, не вся боль существует только в нашем воображении, но все-таки это утверждение правдиво в гораздо большей степени, чем мы привыкли думать.

Есть еще одна интерпретация утверждения о приравнивании реальности болевого ощущения к предвкушению первого свидания. Переживания, которые мы считаем чисто психологическими, на самом деле гораздо более физические, чем принято думать, — в том смысле, что все психологические переживания отображаются в физиологических процессах мозга. Умиротворение в медитации — это результат биохимических и нейрокогнитивных процессов в мозге и организме. Если бы радость общения не имела физической основы в мозге, никакие таблетки не могли бы заставить ее испытать — а ведь именно таково действие наркотика «экстази». Иначе чем объяснить, что человек становится обидчивым после глотка алкоголя, снижающего уровень серотонина в мозге56?

Я не заявляю, что не существует чисто психологических аспектов, — я не редукционист[5]. Но в повседневной жизни мы склонны искусственно разграничивать боль и эмоции. Любые переживания между тем всегда являются отображением одновременно психологических и физиологических процессов.

Таким образом, нет ничего невозможного в том, чтобы нечто на первый взгляд абстрактное — типа социальной боли — оказалось настолько же осязаемым и болезненным с точки зрения мозга, как и физическая боль. Я не хочу сказать, что физическая и социальная боль идентичны по ощущениям — никто не перепутает боль сломанной руки с терзаниями брошенного возлюбленного57. Но воспоминания о пережитой социальной боли гораздо ярче, чем о физической. Разная боль и ощущается по-разному — у каж­дой свои особенности. Я считаю социальную боль такой же реальной, как физическая. Понимание этого существенно сказывается на восприятии своих и чужих социальных переживаний.

О сходстве социальной боли с физической также свидетельствует наша речь. Социальную изоляцию или утрату мы описываем теми же словами, что и физическую боль. Мы говорим: «она разбила мне сердце», «он сделал мне больно» или она развернулась и ушла, «будто ударила меня под дых». Психологи заметили: на самом деле метафоры более буквальны, чем следует из литературоведческого определения58. Что же касается социальной боли, то во всех языках для ее описания используются точно те же слова, что и для описания боли физической59. И в группе романских языков — испанском и итальянском, у которых общие корни с английским, и в армянском, и в мандаринском, и в тибетском. А столько совпадений — уже закономерность.

Проволока и полотенце

Второе доказательство реальности социальной боли — это дистресс[6] сепарации детенышей млекопитающих при отлучении их от родителей. Любой, у кого есть дети, слышал громкий, беспрестанный и безутешный плач младенца при отсутствии матери. В 1950-х психолог Джон Боулби развил теорию привязанности, основанную на наблюдениях за сиротами и беспризорниками в детских домах во время Второй мировой войны60. Сироты всегда получают меньше ласки, любви и заботы, чем домашние дети. Боулби предположил, что каждый человек рождается с некоей привязывающей системой, которая отслеживает физическую близость к нему опекуна и подает сигнал тревоги в случае его отсутствия. Внутри эта тревога ощущается как болезненный дистресс, заставляющий младенца громко плакать, чтобы его услышали и больше не бросали одного.