Читать книгу "Тайна Лидии - Финн Сеттерхольм"

– Простите, простите меня, – повторяла Лидия. – Просто здесь так много красивых вещей. И так приятно пахнет! И я ничего не трогала, честное слово.

– И слава богу. – Рембрандт поджал губы, хотя сердился явно меньше прежнего. – А теперь иди прочь, я буду работать.

Лидия кивнула. Она наклонилась, чтобы поднять с пола блокнот и карандаш, но старик ее опередил. Подняв блокнот, он стал рассматривать рисунок. Лидия смутилась: могла бы нарисовать и получше. Рембрандт наморщил лоб и провел пальцем по бумаге. Лидии очень хотелось попросить вернуть ей блокнот, но она не решалась.

– Это ты нарисовала? – спросил наконец старик.

Лидия неуверенно кивнула. Старик расхохотался.

– Точь-в-точь Петер! Та же дурашливая мордочка!

– Мартышку зовут Петер?

– Да, я назвал его в честь одного скупщика картин, настоящего остолопа, который ничего не смыслит в искусстве. Он и сам рисует, совсем как Петер на твоей картинке. Хорошая работа!

Лидия покраснела, услышав похвалу. Ей было жаль мартышку, названную в честь того, кто так не нравился Рембрандту. Но обезьянке, похоже, не было до этого дела. Она соскочила на пол и чесалась возле одного из полотен.

– Я очень люблю ваши картины, – робко произнесла Лидия. – Я очень много их видела. Дедушка говорит, что вы величайший художник всех времен и народов.

Рембрандт ничего не ответил, но лицо его засветилось от удовольствия.

– Где же ты видела мои картины? – спросил он.

– В Национальной галерее в Стокгольме, – ответила Лидия. – И еще в альбомах по искусству.

– Стокгольм? Который в Швеции? – удивился Рембрандт. – Ты что-то путаешь, девочка. Не думаю, что мои картины могли попасть на край света.

– Ваши картины есть во многих музеях мира! – не сдавалась Лидия. – И в разных книгах. Хотя вы, конечно, этого не знаете – это будет в двадцать первом веке.

– Опять ты за свое. Брось выдумки! – строго произнес художник. – Такая талантливая девочка, а несешь чушь. Немедленно прекрати, а не то тебя отправят в сумасшедший дом. Ты видела мои картины в Голландии, ну или в Италии, или в Англии.

Лидия ничего не ответила. Она уже поняла, что не сможет объяснить, откуда она родом. Рембрандт ей не поверит. И в сумасшедший дом совсем не хотелось. Старик протянул ей блокнот.

– Хороший рисунок, девочка, – повторил он. – Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Двенадцать, значит. Что ж, хватит меня отвлекать. Я должен работать, и без того припозднился. Иди на кухню к Хендрикье.

Лидия направилась было к двери, но вдруг передумала.

– А можно мне посидеть здесь и посмотреть, как вы работаете? – спросила она. – Я не буду мешать. Я буду сидеть тихо как мышка. Пожалуйста!

Рембрандт опять поджал губы. Лидия поняла, что это означает «нет». Опустив голову, она побрела к двери. Но вдруг за ее спиной раздался голос:

– Так уж и быть, оставайся. Только не мешай! И никаких больше бредней о Стокгольме и прочей чепухе! А не то выгоню.

Лидия присела на стул у стены. Оттуда ей было хорошо видно, как работает художник. Она с открытым ртом следила за каждым движением, но понять, что он делает, было нелегко. Рембрандт смешивал цвета, которые совсем не сочетались между собой, и наносил их на холст густыми мазками. Время от времени он брал мастихин[6] и убирал с холста только что нанесенную краску. Все это выглядело довольно сумбурно, но Лидия решила, что работа только началась. Дедушка рассказывал, сколько недель может уйти на создание одной картины. Полотно изображало мужчину и женщину, и сейчас Рембрандт трудился над женским лицом. Лидия хотела увидеть, как он пишет глаза, – это всегда казалось ей самым трудным. Но спрашивать не хотелось, ведь она обещала молчать.

Спустя час Хендрикье принесла завтрак. Увидев Лидию, она разинула рот от удивления, но Рембрандт пояснил, что разрешил девочке сидеть в мастерской. Завтракали они вместе, к большой гордости Лидии. Хендрикье подала овсянку, фрукты и хлеб с ветчиной. Лидия пила парное молоко, к необычному вкусу которого уже успела привыкнуть. Рембрандт отхлебывал какой-то пахучий напиток из большой кружки.

– Женевер, – кивнул он, поймав взгляд Лидии. – Детям вредно. Мне полезно.

Ел и пил Рембрандт с большим аппетитом. Завершив трапезу громкой отрыжкой, он улыбнулся Лидии.

– Ты необычная девочка. Сирота?

Лидия давно поняла, что рассказывать правду нет смысла, поэтому просто кивнула.

– Объясни-ка: почему ты лежала на набережной, когда я тебя нашел? – спросил Рембрандт. – И почему на тебе мальчишечья одежда?

– Не помню, – продолжала врать Лидия. – Я ударилась головой и потеряла память.

Старик кивнул.

– Но ты говорила, что у тебя есть дедушка, который зовет меня лучшим художником всех времен и народов.

– Да, – ответила Лидия. – Вообще-то он доктор, но очень хорошо разбирается в искусстве.

– Доктор… Значит, денег ему хватает. Может быть, он захочет купить у меня картину? – Рембрандт почесал нос, оставив на нем пятно зеленой краски. – Могу отдать за шестьсот гульденов!

– Не знаю… – протянула Лидия, – он так далеко живет… Шестьсот гульденов – это сколько? Ваши картины стоят миллионы крон, но это через несколько веков, так что… – Лидия запнулась.

– Миллионы? Что-что? Да уж, когда настанет тот день, мне в миллионах мало проку будет. Сейчас за мои картины дают меньше, чем десять лет назад. Я почти разорен. Но на еду хватает, да еще на женевер. Живи у меня, девочка, сколько захочешь. По крайней мере, пока память не вернется.

– Я тоже хочу стать художником! – вырвалось вдруг у Лидии.

– Не женское это дело, – отрезал Рембрандт.

– Очень даже женское! – возмутилась Лидия. – Женщины рисуют не хуже мужчин.

– Вы только послушайте! – расхохотался художник. – Вот чепуха! У женщин другие заботы: они рожают детей, следят за домом и заботятся о муже.

– Вот уж нет, – разозлилась Лидия. – Пусть мужчины сами о себе заботятся. Я знаю нескольких художниц – правда, это в наши времена… – Лидия зажала рот рукой. – Простите! Я имею в виду, что женщины тоже умеют писать картины.

– Ну-ну. – Рембрандт отхлебнул из кружки. – Может, когда-нибудь так и будет… когда у рыб будут ноги, а у собак крылья. Ты ребенок, и фантазии у тебя детские. Вот выдадут тебя замуж, тогда супруг научит уму-разуму.