Читать книгу "У алтаря любви - Дорин Оуэнс Малек"

Нет, его совершенно не волнует судьба Ларвии Каски Сеяны, но придется оберегать ее, чтобы получить документ об освобождении. Это его единственная возможность получить свободу. Когда Каска купил его, то объяснил задачу. Единственным сюрпризом для него явилась внешность хозяйки. Все еще путая латинские суффиксы, он решил, что речь шла о дочери Каски, поэтому представлял ее сорокалетней матроной со взрослыми детьми, а не стройной молодой женщиной, намного моложе его, – должно быть, вышла замуж почти ребенком за богатого старого глупца. И это его не удивляло – обычное дело среди римской аристократии. Овдовев, получила во владение состояние мужа, огромный дом, сотни рабов и маячившего за спиной деда, зорко следившего, чтобы внучка вела себя достойно. Поэтому ей ничего другого не оставалось, как тратить деньги на всякие мелочи, с каждым днем становясь все более раздражительной и безразличной.

Внезапно в дверь постучали. Вериг вскочил на ноги. Дверь распахнулась.

– Пошли со мной, – Нестор мотнул седой головой в сторону кухни. – Помоги разжечь плиту на кухне – у тебя сильная молодая спина, а моя за эти годы согнулась.

Вериг последовал за сутулым, шаркающим ногами стариком, всю жизнь прожившим в семье Каски, а когда Ларвия вышла замуж, переехавшим в дом ее мужа.

Он понял – начинается новая жизнь.

* * *

Марк вошел в роскошный атрий дома сенатора Гракха, что располагался на Палатинском холме, и передал шлем и плащ склонившемуся слуге Огромный двухэтажный дом, облицованный камнем, имел прямоугольную форму, сквозь крышу были видны звезды, сверкающие на небе; слева, в шкафах, хранились маски предков Гракхов, покрытые воском, вдоль стен рядами стояли дорогие вазы, на стенах висели восточные гобелены. Мозаичный пол, изготовленный из крошечных плиток кафеля, изображал пасторальную сцену веселящихся нимф и пастухов. Марк последовал за слугой через зал в гостиную, которая находилась чуть выше атрия. В расположенных по бокам альковах находились святыни, посвященные ларам, богам, охраняющим домашний очаг.

Сенатор Гракх и его сын ожидали Марка в гостиной, расположившись на парчовых диванах и держа в руках золотые кубки. Марк обратил внимание на гравированный двойной канделябр, стоящий на столике, инкрустированный ляписом-лазурью и украшенный зеленым эмалевым интальо.[17]Замысловатые фрески украшали стены, по бокам висели гобелены, изображавшие в полный рост Минерву и Зевса. Декор комнаты дополняли стоящие на полу высокие греческие вазы с изображениями мифических минотавров. Марк улыбнулся Септиму, присоединившись к мужчинам.

– Приветствую тебя, мой друг. Хочу сказать, что пришел в уныние, увидев тебя в таком окружении.

– Разве не похоже на промокшие от дождя палатки в Галлии, где мы дрожали от холода, не так ли? – рассмеялся Септим.

Марк кивнул, принимая бокал от второго слуги, мгновенно появившегося из боковой двери.

– А где остальные гости? – поинтересовался он.

– Уже в столовой с моей женой, – объяснил сенатор. – Септим решил, что тебе будет приятнее, если какое-то время проведешь с нами, прежде чем присоединимся к остальным гостям. Он утверждает, что ты стал знаменитостью и тебя одолевают поклонники.

– Преувеличивает, – коротко бросил Марк, пригубив бокал с вином.

– Ну, не знаю, – ответил Гракх. – У моей жены очень утонченный салон, и она пригласила пол-Рима, чтобы показать героя-победителя. Возможно, ты более популярен, чем сам предполагаешь.

Марк бросил на Септима отчаянный взгляд, говоривший о многом.

– Ну, отец, не пугай его, а то создашь впечатление, что Марк будет в центре внимания всех гостей.

– Неужели так и будет? – озабоченно спросил Марк.

– Конечно, нет. Пожалуйста, не обращай внимания на отца. Сегодня ты мой гость, отдохнешь и ничего больше, – весело заверил Септим.

– Как ты находишь вино, мой мальчик? – осведомился Гракх у Марка.

– Очень хорошее, – похвалил Марк.

– Откуда тебе знать, Корва, ты ведь почти не пьешь, – засмеялся Септим.

– И ты бы мог пить поменьше – не повредит, – резко заметил сенатор сыну.

– Мне никогда не достичь совершенства моего друга, – отозвался Септим, сделав глубокий глоток вина. – Он настоящий грек по духу, преданный своим национальным традициям. Во всем должна быть умеренность.

– За исключением войны, – заключил сенатор Гракх.

– И любви, – мудро добавил Септим. – Разве не так утверждает молодой Гораций?[18]

– О, этот мальчишка Гораций, еще один друг Брута. Я устал от этой банды и их оратора Цицерона, – отозвался сенатор.

– Но ты поддерживаешь с ними хорошие отношения, как и со сторонниками Цезаря, – хитро улыбнулся Септим. – Во всех политических противостояниях мой отец придерживается нейтральной позиции, таким образом сохраняя свои деньги.

– Мудрая позиция, – отозвался Марк.

– Но ты же сторонник Цезаря, как я понимаю? – задал вопрос Марку сенатор.

– Он был и остается моим полководцем, сенатор Гракх. Я дал ему клятву солдатской верности.

– Теперь он гораздо выше, чем полководец, – заметил Гракх. – В нашей стране политики всегда выполняют свой воинский долг. Помню даже Цицерона консулом Киликии, до того как туда назначили умершего Сеяна. Но Цезарь стремится к гораздо большему, называя себя императором.

– Полководец, одержавший столько побед, достоин такого звания, – резко ответил Марк.

– Правильно, но это также говорит о его излишних амбициях. Когда он делил власть с Крассом и Помпеем, то охотнее шел на компромиссы. А теперь, оставшись один, боюсь, дождется того времени, когда страна разделится на два враждебных лагеря, и это станет трагическим днем в истории Рима.

В комнату вошла жена сенатора.

– А вот и Марк. Всем не терпится посмотреть на тебя. Какой ты красивый в этой форме.

– Добрый вечер, госпожа Гракх, – приветствовал ее Марк.

– Я посоветовал ему не надевать тогу, чтобы женщины могли любоваться его ногами, – подразнил его Септим.

– Совсем не смешно, – строго ответила его мать, очень красивая женщина сорока с лишним лет, подавая знак мужчинам подняться и следовать за ней. Туника без рукавов из кораллового шелка с глубоким круглым вырезом у шеи открывала стройную шею и руки; широкий шарф нежного персикового цвета, задрапированный на одном плече и закрепленный брошью, инкрустированной жемчугом, благородно оттенял белую кожу лица; искусно уложенные волосы тяжелой косой обрамляли голову, а затем локонами ниспадали на плечи. Когда Марк приблизился к ней, она милостиво протянула ему руку.