Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков"

Странный какой-то железный занавес, за которым Голливуд чувствует себя как дома. Его вытеснение с экранов советского блока стоит рассматривать в контексте не столько холодной войны, сколько борьбы против монополии Голливуда, синхронно развернувшейся и в союзных США странах. В августе 1947-го Великобритания обложила импортные фильмы 75-процентным налогом: Голливуд семь месяцев бойкотировал английский прокат. Во Франции мощное общественное движение боролось с Соглашением Блюма – Бирнса от 28 мая 1946 года, создавшим выгодные условия для американского проката во Франции в ущерб французскому прокату в США.

* * *

Даже Черчилль в Фултоне счел своим долгом оговориться:

Я глубоко уважаю и восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим военным товарищем – маршалом Сталиным… Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы и ликвидировать возможность германской агрессии. Мы приглашаем Россию по праву занять место среди ведущих наций мира. Более того, мы приветствуем ‹…› постоянные, частые, растущие контакты между русскими и нашими людьми.

Отлично сказано. Вот и Голливуд «с благословения Черчилля» чествовал в мае 1946-го Константина Симонова. В свои тридцать лет он дважды Сталинский лауреат и носит, как Стюарт и Капра, полковничьи погоны: герой, красавец, безусловная звезда. В США Симонов приехал в апреле как гость конгресса журналистов в Нью-Йорке. В советскую делегацию вместе с ним входили генерал-майор Михаил Галактионов (заведующий военным отделом «Правды») и Илья Эренбург. По тому, как напутствовал его Молотов, и по немыслимым командировочным он догадался: поездка – инициатива самого Сталина, один из сигналов надежды на мирное сосуществование, которые тот посылает Америке.

Когда конгресс закончился, каждый из гостей посетил интересовавший его уголок Штатов: Галактионов – Чикаго, Эренбург – Юг, Симонов – Голливуд. От лица советского консульства он дал ответную вечеринку на борту советского судна. Льюис Майлстоун, обладатель двух «Оскаров», не мог не выдать там свою коронную – в подпитии – реплику:

Да какой я Льюис Майлстоун, я – Леня Мильштейн из Кишинева.

Уже наступило лето, когда писатели, воссоединившись в Нью-Йорке, отправились в Канаду. За несчастную пару месяцев, что они провели вне родины, мир изменился необратимо. Подумать только: еще в апреле для перелета в Париж свой самолет советским писателям, чтоб они не опоздали на конгресс, отдал посол США в СССР – генерал Беделл Смит, будущий директор ЦРУ. А в июне в Канаде они оказались в разгар слушаний по делу Гузенко. О холодном канадском лете Симонов сложил «Митинг в Канаде», одно из самых ярких своих стихотворений.

Я вышел на трибуну, в зал. Мне зал напоминал войну, А тишина – ту тишину, Что обрывает первый залп. Мы были предупреждены, О том, что первых три ряда Нас освистать пришли сюда В знак объявленья нам войны. Я вышел и увидел их, Их в трех рядах, их в двух шагах, Их – злобных, сытых, молодых, В плащах, со жвачками в зубах, В карман – рука, зубов оскал, Подошвы – на ногу нога… Так вот оно, лицо врага! А сзади только черный зал ‹…› За третьим рядом полный мрак, В лицо мне курит первый ряд. Почувствовав почти ожог, Шагнув, я начинаю речь. Ее начало – как прыжок В атаку, чтоб уже не лечь: – Россия, Сталин, Сталинград! — Три первые ряда молчат. Но сзади где-то легкий шум. И, прежде чем пришло на ум, Через молчащие ряды Вдруг, как обвал, как вал воды, Как сдвинувшаяся гора, Навстречу рушится «ура»!..

«Митинг в Канаде» – формула советской пропаганды. К ее чести, она никогда не опускалась до ксенофобии и, верная классовому подходу, даже в самых одиозных проявлениях, вроде «Серебристой пыли» (1953), основывалась на представлении о том, что врагов СССР на Западе ничтожно мало, хотя они и узурпировали власть и прессу. Подавляющее большинство американцев – честные труженики, заполняющие «темный зал», который не виден за жалкими «тремя рядами» клаки.

Уж за полночь, и далеко, А митинг все еще идет, И зал встает, и зал поет, И в зале дышится легко. А первых три ряда молчат, Молчат, чтобы не было беды, Молчат, набравши в рот воды, Молчат четвертый час подряд!

В американской пропаганде «хороших русских» меньше, чем пальцев на одной руке: перебежчики да пара балерин, влюбившихся в американских офицеров.

Через месяц Симонов получит третью Сталинскую премию, в январе 1947-го – четвертую (из шести) за пьесу «Русский вопрос». Газетные магнаты командируют ее героя, репортера Гарри Смита (альтер эго Симонова), в СССР, чтобы тот подобрал фактуру для антисоветского пасквиля о подготовке русскими новой войны. Но честный Смит, верный братству по оружию, напишет правду, за что лишится дома, работы, семьи. Ничего хуже в жизни Симонов не писал. Негодяи изъясняются примерно так: «Я – продажный поджигатель войны и ненавистник всего лучшего, что есть в человеке».

Но даже мобилизованный на холодную войну Симонов не мог бы придумать реальный допрос Джона Гарфилда в КРАД. А если бы даже не придумал, а подслушал и включил в пьесу, интеллигенция бы ему не поверила. Разве в демократической Америке могли так глумиться над кинозвездой, доводя и доведя ее до смерти?

Четыре года и один месяц спустя

Тавеннир, юрист КРАД: Вы припоминаете, что [на советском судне] показывали русский фильм «Медведь»?

Гарфилд: «Медведя» написал Антон Чехов в 1870 году. Это рассказ о человеке, который приезжает свататься к вдове – такой забавный, веселый. ‹…› Кто-то сказал, что нам показали пропагандистский фильм «Медведь». Вы можете пойти в любую общедоступную библиотеку и прочитать «Медведя», и вы увидите, что там нет ничего подобного.

Конгрессмен Уолтер: Так это, что, очень старая история?

Гарфилд: Именно так. ‹…›

Тавеннир: Если вернуться к той вечеринке на русском судне, кто там еще был кроме вас?

Гарфилд: Мистер и миссис Льюис Майлстоун, кто-то из Госдепа, мистер и миссис Чарли Чаплин и моя жена.

Тавеннир: Вы сказали, что там был кто-то из Госдепа, или это Майлстоун был от Госдепа?

Гарфилд: Нет.

Тавеннир: Вы знаете имя человека из Госдепа?

Гарфилд: Нет. Нам сказали, что Госдеп все оплачивает в качестве жеста доброй воли.

Конгрессмен Вельде: Вы сказали, что вечеринку ‹…› устроил Госдеп?

Гарфилд: Нет.

Вельде: А что же вы сказали?