Читать книгу "Купель дьявола - Виктория Платова"

— Конечно, нет. Просто…

Договорить я не успела. За окном раздался страшный грохот ичихание мотора. Это чихание я отличила бы от тысяч других: во двор торжественновъехал старенький снегиревский “Москвич”.

* * *

Снегирь ввалился в квартиру с целым коробом давленойземляники и бутылью мутного самогона. От него за версту несло сухими сосновымииголками, смолой и олифой. Русые пряди Лаврухи выгорели, а лицо приобрелокирпичный оттенок.

— Ну, как вы здесь, бедные мои сиротки? — зычноспросил он, сгребая нас в охапку.

— Отвратительно, — пропищала Жека.

— А где мальцы? Я им подарочки привез.

Снегирь, обожавший Лавруху-младшего, заваливал его подарками— глупыми и совершенно ни к чему не применимыми: керамическими свистульками(мини-козлы, произведенные все тем же Адиком Ованесовым), беличьими кистями итюбиками с красками Верхом изобретательности Снегиря был выточенный из деревапистолет, который был отвергнут Лаврухой-младшим по причине морально устаревшейконструкции.

— У нас для тебя тоже подарочек, — сказала яСнегирю.

— Я в курсе. Ну что ж, как говорится, ничто не вечнопод луной. Выпьем по этому поводу, девки!

— Подожди. Сначала ты должен посмотреть на одну вещицу…— я взяла Лавруху за руку и отправилась с ним в комнату, где стояла картина.

Она произвела на Снегиря совершенно убийственноевпечатление. Несколько минут Снегирь вертел головой, переводя взгляд с меня нарыжеволосую девушку.

— Что скажешь?

— Фантастика, — Снегирь шумно вздохнул и тряхнулвыгоревшими волосами. — Вот и не верь после этого в переселение душ.

— Оставим портретное сходство. Что ты скажешь окартине?

Лавруха осторожно взял доску в руки и пристроился возлеокна.

— Откуда она у вас? — спросил наконец он.

— Это имеет значение?

— Думаю, да, — Лавруха поцокал языком.

— Он ее принес, — Жека старательно избегала имениБыкадорова. — Катька нашла картину рядом с ним.

— А он где ее взял?

— Теперь не спросишь, — вздохнула Жека.

— А ты что о ней думаешь, искусствовед хренов? —обратился Лавруха ко мне.

— Ну, не знаю…. Судя по манере письма — очень поздняянемецкая готика. Или кто-то из голландцев. Или более поздняя удачная стилизация.

— Да ты с ума сошла! — возмутилась чересчурвосприимчивая к красоте Жека. — Какая стилизация? Я такого даже у Кранахане видела… Это же настоящий шедевр…

— Слышишь, Катька! — Лавруха подмигнул мне. —Ты у нас шедевр. Выйдешь за меня замуж?

— Скотина ты, Снегирь, — надулась Жека. — Тыже мне предлагал! Еще в мае, забыл, что ли?

— Девки, я вас обеих люблю. Предлагаю жить гаремом. Темболее что евнух у нас уже есть, — Лавруха погладил Пупика, взобравшегося кнему на колени.

Я даже не успела удивиться этому (Пупик не особенно жаловалСнегиря), когда поняла, что вовсе не Лавруха интересовал моего кота: картина,вот что влекло его. Почище валерьянки и псевдомясных шариков. Вернее, девушка,изображенная на картине. Пупик выгнул спину и потерся о доску.

— И ты туда же, ценитель! — Лавруха покачалголовой и снова уставился на картину. — А в общем, Жека права: этодействительно шедевр.

— Я засяду за каталоги. А ты проведи спектральныйанализ, — сказала я Лаврухе. — Может быть, удастся установить время написания.И потом, эта надпись… Стоит сфотографировать картину в инфракрасных лучах.Глядишь, и автор всплывет. Ты же реставратор, Лавруха, у тебя связи.

— Ты знаешь, сколько все это будет стоить? Учти, у менятолько две пары штанов…

— Я почти продала твое “Зимнее утро”, — обнадежилая Лавруху.

— И кто этот сумасшедший? — Лавруха шарил глазамипо картине, он вовсе не собирался с ней расставаться.

— Не сумасшедший, а сумасшедшая. Шведка из консульства.

— Что ты говоришь? Хорошенькая?

— Где ты видел хорошеньких шведок, скажи мне намилость!

Только сейчас я вспомнила о вчерашней несостоявшейсяпокупке; нужно отзвониться белокурой бестии, проблеять что-то типа “зоггу” ивсе-таки втюхать “Зимнее утро”, пока не спала жара. Мы получим хоть какие-тоденьги для работы над доской, а там видно будет.

Я поделилась с Лаврухой своими планами относительно картины,но тут снова вмешалась Жека.

— Лучше будет, если вы все-таки скажете о ней этомукапитану… А вдруг она краденая?

В том, что она была краденой, я не сомневалась ни секунды.Покойный А.А. Гольтман дышал мне в спину. Но расстаться с картиной вот так, заздорово живешь, даже не попытавшись ничего узнать о ней, я просто не могла. Ипотом, это удивительное портретное сходство…. Почему рыжеволосая женщина такпохожа на меня? Все эти “почему” позвякивали, как китайские колокольчики насквозняке.

— Никто не собирается ее присваивать, Жека. Такую вещьпросто нельзя присвоить. Но выяснить, что это такое, мы просто обязаны.

— Я в этом не участвую. И вообще возвращаюсь на дачу, кдетям. У меня нервный стресс.

— Сделаем так, Евгения, — наш единственный мужчинаоторвался наконец от доски и взял бразды правления в свои руки. — Сейчас яотвезу тебя в Зеленогорск, потом займусь картиной.

— А я попытаюсь выделить фрекен, — весело закончилая и повернулась к Лаврухе:

— Ты не против, если мы вобьем в эту рыжую прелестницутвой гонорар?

— Ты ведь и так все уже решила, Кэт.

— Авантюристка, — снова заклеймила меня Жека.

…Проводив Жеку и Снегиря до машины, я вернулась домой инабрала номер шведки. Буря и натиск, вот что срабатывает в таких случаях.Плачущим голосом, который делал мой английский неотразимым, я сообщила атташепо культуре, что трагические обстоятельства помешали мне продать картину вчера,но если фрекен не возражает и все еще готова…

Фрекен не возражала. Она все еще была готова.

Мы договорились встретиться в галерее через полтора часа.Умиротворенная этим известием, я отправилась в ванную: до “Валхаллы” десятьминут прогулочным шагом, и у меня есть время, чтобы смыть с себя вчерашнее иподумать о завтрашнем.

Погрузив тело в теплую воду, я закрыла глаза. Каталоги.Нужно пересмотреть все известные каталоги на предмет идентификации стиля. Втом, что это кто-то из немцев или голландцев, я почти не сомневалась, но такогосмелого, такого раскованного письма я не видела ни у кого. Даже тайно любимыймной Рогир ван дер Вейден [8] остался далеко за бортом. ДажеЛукас Кранах… Жека права. Это действительно шедевр. Даже в том плачевном виде,в котором он пребывает.