Читать книгу "Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - Арман Николи"

Многие исследователи согласны с тем, что за этим аргументом Фрейда стоят идеи нескольких мыслителей Просвещения, в основном Вольтера и Дидро, а также Дарвина наряду с Фейербахом[75]. В письме к Фрейду швейцарский пастор Оскар Пфистер утверждал, что материализм – просто еще одна религия, и «ваша суррогатная религия – по сути, то же Просвещение XVIII века в горделивом современном обличье»[76].

В «Будущем одной иллюзии» Фрейд уже не так скромно, зато более точно говорит: «Все, что я сделал – и это единственное новшество в моем рассмотрении вопроса, – состоит в том, что я добавил замечательное психологическое основание к критике, которую вели мои великие предшественники»[77]. Многие мыслители до Фрейда писали о том, что Бог есть проекция человеческих нужд и желаний. Фрейд же со всей возможной ясностью эти желания обозначил.

Фрейд утверждает, что те глубинные желания, чья проекция порождает идею Бога, коренятся в раннем детстве. Это, во-первых, чувство беспомощности, которое мы несем во взрослую жизнь. Он пишет: «С биологической точки зрения религиозность следует связать с долгим периодом беспомощности в жизни ребенка, испытывающего потребность в поддержке»[78]. Всем нам, утверждает он, присуще смутно осознанное и очень сильное желание обрести защиту родителей, особенно отца. Став взрослыми, мы по-прежнему чувствуем себя беспомощными при столкновении с жизненными трудностями, и в нашем воображении появляется фигура, подобная той, что защищала нас в детстве. «Психоанализ, – писал Фрейд в 1910 году в статье о Леонардо да Винчи, – показал нам, что Бог как личность с психологической точки зрения есть не что иное, как возведенный на небо отец… и об этом каждый день свидетельствуют истории молодых людей, которые теряют веру, как только выходят из-под власти отца»[79].

Три года спустя в книге «Тотем и табу» Фрейд написал: «Психоанализ отдельных людей… показывает нам со всей конкретностью, что бог каждого из них формируется по образу отца, что личные отношения с Богом зависят от отношений с земным отцом и колеблются и меняются при изменении этих отношений и что в конечном итоге Бог – не что иное, как возведенный на небо отец»[80]. Двадцать лет спустя в книге «Недовольство культурой» он напишет: «Происхождение религиозных потребностей из младенческой беспомощности и связанной с ней потребностью в отце – это для меня бесспорный факт… Обычный человек неспособен вообразить себе Провидение иначе, кроме как в облике невероятно возвеличенного отца». Фрейд отмечал, что «такого бога-творца откровенно называют “отцом”», и утверждал, что «согласно заключению психоанализа, это действительно отец во всем ореоле его величия, каким он представлялся маленькому ребенку»[81].

Фрейд повторял, что отношения с Богом целиком и полностью зависят от отношений с отцом, и давал этому следующее объяснение: «Ибо отец, которому ребенок обязан жизнью (конечно, вернее было бы сказать – союз отца и матери), также присматривал за ним, когда тот был раним и слаб, и защищал его от всех опасностей, ожидающих во внешнем мире; под защитой отца он чувствовал безопасность»[82].

Когда ребенок вырастает, говорил Фрейд, «он, несомненно, понимает, что обладает великой силой, но он еще лучше понимает, насколько опасна жизнь, и делает справедливый вывод о том, что он, по сути, столь же беспомощен и беззащитен, как в детстве, и перед лицом этого мира он по-прежнему малыш». Став взрослым, которого мучает чувство беспомощности, он «не может обойтись без защиты, которую имел, будучи ребенком». Он носит в себе «образ отца, бесконечно ценимого в детстве, и делает из этого образа божество, творит из него нечто реальное и сопутствующее времени». «Действенная сила этого образа, – заключает Фрейд, – и настойчивая потребность в защищенности вместе поддерживают веру в Бога»[83].

В «Будущем одной иллюзии» Фрейд писал: мать становится для ребенка «первой защитой от всех неясных опасностей, подстерегающих его во внешнем мире, – можно сказать, первой защитой от тревоги». Но затем что-то меняется: «Эту функцию (защиты) мать вскоре передает сильному отцу, который играет эту роль до окончания детства. Но отношение ребенка к отцу окрашено определенной амбивалентностью. Сам отец несет в себе угрозу ребенку, быть может, из-за более ранних отношений ребенка с матерью, и потому ребенок боится отца в той же мере, в какой жаждет его и восхищается им». Далее Фрейд утверждает: «Признаки подобной амбивалентности в отношении к отцу несет в себе любая религия. Когда взрослый понимает, что ему предназначено всегда оставаться ребенком и он не сможет существовать без защиты со стороны загадочных высших сил, он придает этим силам характеристики отца». Поэтому Бога часто изображают как того, кого нужно и бояться, и любить.

Человек, писал Фрейд, сам творит себе Бога, «которого страшится, пытается задобрить и к которому, тем не менее, обращается за защитой». Фрейд резюмирует это так: «Защита от беспомощности детства окрашивает в характерные тона реакцию взрослого на беспомощность, которую ему нужно признать, – и именно такая реакция формирует религию»[84].

Итак, по мнению Фрейда, мы носим в себе сильные глубинные желания, на основе которых формируются наше представление о Боге и вера в Него. Не Бог сотворил нас по своему образу, это мы творим Бога по образу наших родителей, – или, если говорить точнее, в соответствии с детским образом нашего отца. Бог существует только в нашей психике. И Зигмунд Фрейд советует нам перерасти это состояние и оставить «детские сказки религии».

* * *

Клайв Стейплз Льюис, возражая на аргумент Зигмунда Фрейда об утолении желаний, говорил, что библейское мировоззрение включает немалую долю отчаяния и страданий и совсем не похоже на то, чего кто-то стал бы желать. Чтобы принять это мировоззрение, человек должен сначала понять, что находится в крайне неприятном положении, что нарушил нравственный закон и нуждается в прощении и примирении. Такое миропонимание обретает смысл лишь тогда, писал он, «когда ты понимаешь, что есть подлинный Нравственный Закон и что за ним стоит некая Сила, а ты его нарушил и оказался в неверном положении относительно этой Силы»[85]. Только поняв, что мы «почти в отчаянном положении», мы начинаем понимать Писание. Хотя библейская вера несет «несказанные утешения», писал Льюис, «она начинается не с утешения, а с тревоги». И «бесполезно стремиться к этому комфорту, если пытаешься достичь его, сперва не обеспокоившись».