Читать книгу "Иностранец ищет жену - Марина Багирова"

К сообщению от Ноймана (тому самому, что он на почте оставил) заплаканная София смогла подобраться только ближе к утру, когда обезвоженный организм напрочь отказывался выдавить из себе еще хоть одну слезу.

Пересилив себя, она открыла сообщение, и бегло осмотрела список девушек.

Что-то в этом списке Софию беспокоило. Задевало. Она не знала, что именно, но подсознание уже уловило в стройных рядах имен некую закономерность. Увы, мозг еще не успел эту закономерность осмыслить.

И тут ее осенило!

София резко подпрыгнула на месте, взяла на руки напуганного поведением хозяйки кота, и снова села на место…

— Ари… что ж это получается, Ари… Почему?!

Кот заглянул в экран, но ничего не понял. Зато поняла София!

Все девушки, которых звал на свидание Эрих Нойман, присутствовали на вечере знакомств, что проводился семнадцатого августа.

Это было так очевидно, София просто не обращала внимания.

Нойман же при первом знакомстве просил список девушек из того мероприятия, но она потом еще и другие анкеты ему отправляла!

«А что, если он знает, что случилось в тот день?».

София разослала выбранным девушкам письма с предложением сходить с немцем на свидание, и с грязной совестью пошла спать — ей было необходимо хоть немного отдохнуть.

Засыпая, она наконец-то поняла одну важную вещь: он искал женщину, которая присутствовала на мероприятии семнадцатого августа.

Непонятно только, что ждет эту женщину, когда он наконец-то ее найдет.

«А что, если он знает, что тогда случилось с тем мужчиной?» — не успокаивался внутренний голос. — «Ты ведь так и не поняла до конца, кто его убил… или что его убило».

София затолкала эти мысли подальше, и повторила мантру: "Это был обычный вечер знакомств, ничего особенного".

Обычный вечер…

Глава шестая: Благо_творительность

И потекли дни, отравленные мужчиной.

Дни перетекли в месяц… а за ним еще один.

Наступила киевская зима. Жители старого уютного Подола кутались в пледы и подолгу отогревались в пахнущих кальянами, кофе и вином заведениях. Жители Голосеево отдыхали на балконах многоэтажек, и совершали прогулки в уютном парке.

По утрам город окутывал бархатный туман.

Школьники, выгнанные на улицу бескомпромиссными учителями физкультуры, матерились и проклинали школьную программу, а во время перерыва курили во дворах дешевые папиросы.

Городская природа замерла в спокойном ожидании весны.

София продолжала выбирать Нойману девушек. Она наблюдала, как он их соблазняет, и сочувствовала тем, кого приглашает на второе свидание.

«Вторые» после ночи с немцем попадали в больницу. Не все, некоторые просто жаловались на головную боль, и спрашивали, когда Нойман им снова позвонит.

Софию такие вопросы раздражали, и она мысленно обзывала девушек дурами. Обзывать приходилось многих — смазливый иностранец на Порше или Лексусе (когда как, машину он, видимо, выбирал под настроение) нравился многим, очень многим.

София сначала переживала (быть может, надеялась) что кто-то обратит внимание на столь поголовный «покос» искательниц иностранного мужа, но вскоре поняла, что Нойман, скорее всего, всё предусмотрел.

Она не знала, как далеко простираются его возможности, но, видимо, дальше, чем она предполагала, раз полиция не реагировала, а те, у кого она однажды осмелилась просить о помощи, с немцем связываться отказались напрочь.

Она училась абстрагироваться. Не только от мужчины — от мира. Как ни странно, в последнее время это делать стало намного сложнее.

Ей начало казаться, что мир стал ярче, горластее, капризнее. Во всем теперь скользила некая неоднозначность.

Раньше все было просто — работа, дом, обязанности. Теперь все перевернулось с ног на голову.

Ее внезапно начало беспокоить то, что сестра часто прогуливает пары, что мама в последнее время подсела на сильнодействующие лекарства — сердце болело. Софию беспокоили шумные компании под окнами, и многое другое.

И Нойман. Он беспокоил больше всего!

Немец, казалось, вошел во вкус, и начал испытывать терпение Софии.

Он заставлял ее после свиданий оставаться с ним наедине, и обедать, или принуждал ужинать вместе с ним. Принуждал, это самое правильное слово!

Во время ужина мужчина задавал вопросы, на которые ей не хотелось отвечать, а потому разговор не просто провисал — он тонул в мутной луже. И смотрел! Как же он на неё смотрел!

Он заставлял ее приходить к нему домой, и лично рассказывать о той или иной девушке.

Нойман не мог не видеть, насколько Софии неприятно дышать с ним одним воздухом. Но продолжал искать ее общества. Зачем — София не понимала, ведь она ему тоже была неприятна.

Он испытал к ней неприязнь с момента их знакомства, и никогда этого не скрывал. Но продолжал звать ее на ужины, а однажды даже заставил переночевать в своей квартире.

Это была худшая ночь в её жизни! София пришла к нему домой по его же требованию. Он «попросил» принести кипу распечатанных на хорошей бумаге фото — все с мероприятия семнадцатого августа.

Помнится, когда она осторожно переступила порог его квартиры, немец хмыкнул:

— Ты как кошка, готовая в любой момент дать деру.

«Это инстинкт самосохранения», подумала София, но вслух огрызнуться побоялась.

•• • ••

Он предложил ей кофе, усадил на кушетку, а сам в это время принялся рассматривать принесенные фото, и обводил некоторые лица красным маркером. София всё это время покорно ждала.

Иногда она замечала, как он отвлекается от фото, и смотрит на неё. Рассматривает. Софию этот взгляд смущал. Да и сама ситуация вызывала какое-то непреодолимое чувство несоответствия.

Ее бесило, что нужно слушаться. Бесило, что он не по позволяет ей уйти, а что она вынуждена пресмыкаться.

В десять вечера София начала беспокоиться.

— Господин Нойман, вам еще долго? Мне скоро нужно уходить…

— Долго, — бросил немец, в сотый раз просматривая одни и те же фото.

Она повторила тот же вопрос в полночь, но и тогда получила тот же ответ.

«Он специально меня задерживает», вынуждена была признать София.

Она нервничала, и Нойман это видел, но не пытался хоть как-то прояснить ситуацию.

Ближе к часу ночи он сказал, что уже слишком поздно, и ей лучше переночевать у него. Она впервые решилась спорить:

— Извините, но я не могу.

— Почему? — оскалился немец.

— Потому что…