Читать книгу "Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд"

Вскоре он был совершенно пленен ею. Она была, как полагали, «довольно смугла», но имела великолепные блестящие волосы и яркие глаза; ее узкое овальное лицо, высокие скулы и небольшую грудь впоследствии унаследует ее знаменитая дочь. На ранних портретах она изображена цветущей и жизнерадостной, однако более поздние выдают напряженность и подозрительность. О ее характере существует такое множество разрозненных сведений, что истинное представление сформировать попросту невозможно. Однако нет никаких сомнений в ее находчивости и остроумии — иначе бы она не смогла удержаться при дворе. Анна любила музыку и прекрасно танцевала. Часто высказывается мнение, что благодаря своему обаянию и дару убеждения ей удавалось избегать интимной связи с королем до тех пор, пока она не обрела уверенность в том, что станет его женой, но столь же вероятно и то, что сам Генрих желал заключить официальный союз, дабы обеспечить законность рожденным в нем детям.

Екатерина Арагонская знала или, по крайней мере, подозревала об этой связи и попросила Эразма написать трактат De Servando Conjugio — «О сохранении брака». Она знала также о существовании Генри Фицроя и была глубоко уязвлена, когда того представили двору ровно в тот момент, когда стало понятно, что ей больше не суждено иметь детей. Так или иначе, Генрих отвернулся от нее. Екатерина приближалась к сорока годам; все изящество ее юности погасло, и молодой король Франции называл ее «безобразной и бесформенной». Возможно, поэтому Генрих больше не навещал брачное ложе. Однако самое главное, она не выполнила своей прямой обязанности — родить королю сына и наследника.

В сознание Генриха уже закрались кое-какие сомнения. В Книге Левит он прочел, что мужчине запрещено жениться на вдове умершего брата. В ней говорилось: «…наготы жены брата твоего не открывай; это нагота брата твоего», ибо наказание за этот грех — бездетность. Он цитировал Левит в своем трактате против Лютера, в тексте которого ссылался на «твердую и непреклонную справедливость Божью». Что, если его брак попрал божественное предопределение? В самой Книге Левит Бог говорит: «…то и Я поступлю с вами так: пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, от которых истомятся глаза и измучится душа, и будете сеять семена ваши напрасно…» (Лев. 26:16). Возможно, Бог отказал Генриху в наследнике, наказав за грех.

В вопросах престолонаследия Генрих мог быть беспощаден. Он уже дал всем понять, что гнев короля означает смерть. В случае смерти самого монарха самым вероятным претендентом на трон считался Эдуард Стаффорд, третий герцог Бекингем; он был потомком Томаса Вудстока, одного из сыновей Эдуарда III, а потому стал подозреваемым. Весной 1521 года король лично устроил допрос среди прислуги герцога, чтобы найти доказательства измены. Главным выдвинутым обвинением было то, что герцог якобы обращался к монаху-колдуну, который сказал ему, что у Генриха не будет сыновей и что «ему должно достаться все». Бекингем накупил неподобающее количество золотой и серебряной парчи. Один из слуг даже заявил, что его хозяин замышлял «тайно проникнуть к королю с ножом». Разумеется, Эдуард был признан виновным по вердиктам семнадцати пэров и казнен в Тауэр-Хилл. В то время многие считали, что Уолси — известный среди жителей Лондона как «мясник» — стоял за трагической кончиной Бекингема, однако первопричиной на самом деле являлось непреодолимое стремление Генриха сохранить династию.

Возможно, в тот момент все его надежды возлагались на сына-бастарда Генри, однако не существовало прецедента, согласно которому незаконнорожденный ребенок мог наследовать престол, за исключением уже давно покрытого пылью истории Гарольда I в 1037 году. Оставалась еще принцесса Мария, имевшая на тот момент собственный двор[9], однако история Англии знала всего лишь одну царствующую королеву; и Матильду, по правде говоря, называли «владычицей Англии»[10]. Необходимо было, таким образом, найти наследника мужского пола. На тот момент Генрих уже задумывался о возможности нового брака.

Мария же в то время могла послужить осуществлению других целей. В возрасте двух лет она уже была обещана сыну Франциска I, однако четыре года спустя ее официально обручили с Карлом V. Что могло быть более подходящим, чем замужество с императором Священной Римской империи и сувереном Испании? Тем не менее то были не обручальные обряды, но игры войны.

Летом 1521 года Генрих заключил с Карлом соглашение против Франциска I и пообещал отправить огромную армию из 30 тысяч пеших и 10 тысяч конных солдат во французские владения. Впрочем, склонность к военным авантюрам разжигает страсть к деньгам. И вскоре Уолси снова стал требовать и собирать доходы церкви. В марте 1522 года он начал масштабную государственную кампанию по оценке богатства каждого отдельного подданного и боевого потенциала каждого мужчины; это было весьма характерно для его прямолинейного и всеохватного стиля правления. Взимаемые налоги наименовались «займами», но в действительности так никогда и не были возмещены. Двумя месяцами позже граф Суррей вторгся в Северную Францию с большим войском, но так и не добился никаких результатов. Карл отплыл в Англию и был официально обручен с принцессой Марией. Во время путешествия вверх по Темзе от Грейвсенда до Гринвича императорские ладьи были украшены благоухающими «ароматическими травами», чтобы заглушить дурные запахи, доносившиеся с реки.

Весной следующего года был созван парламент, чтобы обсудить, по словам Уолси, вопрос «великого вторжения во Францию» или скорее спонсирования этой военной кампании. «Еще никогда ни в одном парламенте, — писал один из современников, — я не был свидетелем столь напряженных трений и канители из-за уплаты двух шиллингов с фунта, какие устроила палата общин. Вопрос обсуждали вдоль и поперек пятнадцать или шестнадцать дней подряд…» Введение налога на земельную собственность стало «неслыханным доселе» прецедентом. Спикер палаты Томас Мор силой своего невозмутимого убеждения добился принятия законопроекта.

Именно на этом собрании парламента внимание присутствующих впервые привлек к себе Томас Кромвель. На тот момент он уже был торговцем и клерком, красильщиком тканей и ростовщиком — разносторонняя деятельность, свидетельствовавшая о его сноровке и мастерстве на всех жизненных поприщах. Вскоре он также поступил на службу адвокатом в Грейс-Инн. В речи, обращенной к коллегам, Кромвель изъявил желание «выразить свое скромное мнение». Он убеждал короля остаться в Англии и не рисковать своей жизнью ради французских кампаний; он призывал к осторожности и бдительности в поддержании линий снабжения «продовольствием». В заключение он высказал мысль, что Шотландия должна быть основной целью королевской армии, сославшись на старую максиму «тот, кто вознамерился завоевать Францию, пусть начнет с Шотландии».

Парламентские дебаты не воодушевили Кромвеля. В письме одному из друзей он сетовал, что «целых шестнадцать недель мы обсуждали войну, мир, борьбу, разногласия, полемику, ропот, затаенные обиды, богатство, бедность, нужду, правду, обман, правосудие, справедливость, обман, притеснения, великодушие, действия, силу… со всем нашим энтузиазмом, но вернулись туда, с чего начали». Впрочем, он признал, что палата общин выделила королю «весьма крупную субсидию, подобных которой еще никогда не предоставляли в нашем королевстве».