Читать книгу "Империя травы. Том 2 - Тэд Уильямс"

«Через месяц на коже Унвера появятся жесткие белые шрамы, – подумала Хьяра. – Но не все его раны исцелятся, как плоть».

Фремур также находился здесь.

– Тебе не следует разгуливать так поздно, Хьяра, – сурово сказал он. – Теперь ты родственница шана. Кто-то может захотеть причинить тебе вред.

«Интересно, какая часть его тревоги связана со мной, а какая с достоинством Унвера?» – подумала она.

Тритинги не любили, когда их женщины, даже старшие родственницы, гуляли свободно, без сопровождения или разрешения. Но Хьяра так долго прожила по этим правилам, что теперь не собиралась позволять снова лишить себя свободы, в особенности мужчине на десять лет младше ее.

«И он не запрашивал размеры моего выкупа невесты, – напомнила она себе. – Значит, кто он мне, если не считать того, что он является слугой сына моей сестры? Пусть говорит за себя, если хочет иметь право давать мне советы».

– Я лишь немного прогулялась, – сказала она. – Ничего больше. Как Унвер?

– С шаном все хорошо, – ответил Фремур.

– К нему вернулся аппетит, – добавила ее сестра Воршева.

– Клянусь Пронзающим небо, – прорычал Унвер, отталкивая в сторону костяную ложку, – разве я умер и мне нужен шаман, чтобы говорил за меня, точно духи предков?

Фремур выглядел довольным: быть может, его порадовало, что Унвер снова клянется тотемом Клана Журавля.

– Конечно нет, великий шан.

Унвер посмотрел на Хьяру.

– И что ты видела, когда гуляла?

Она колебалась.

– Много всего и ничего, как всегда. – Если бы он спросил, что она делала, следовало ли ей ответить?

Никто не приказывал ей держаться подальше от обитателя каменных городов, графа Эолейра, но она чувствовала, что Унверу не понравилось бы, если бы он узнал, что она просила чужеземца найти способ избежать войны, – скорее всего, он пришел бы в ярость. Ни один мужчина из луговых кланов не захочет, чтобы за него говорила женщина, тем более если речь шла о заключении мира.

К счастью для Хьяры, Унвера занимали другие вещи.

– Танемут практически закончен. – Он вытер суп с губ небрежным движением пальцев.

Воршева и Хьяра сбрили ему усы, чтобы промыть глубокие порезы, шедшие вдоль щек до верхней губы, и Хьяра не привыкла видеть мужчин такого возраста без усов. Он выглядел не так странно, как раб Фремура, мужчина, которого прежде называли Гездан Лысоголовый, – сейчас он сидел в углу шатра на корточках, уставившись в землю, – но вид Унвера все равно казался ей непривычным, точно он стал совершенно новым человеком.

«Он шан, – напомнила она себе. – Значит, действительно стал совсем другим человеком». Даже Эдизель из далекого прошлого не имел такой необычной истории, как ее племянник.

Хьяра впервые подумала об отце Унвера, принце Джошуа. Когда он впервые попал к тритингам, Хьяра была ребенком и практически не видела и не слышала его, ведь он являлся одним из послов своего отца, короля Джона, и встречался только с отцом Воршевы и Хьяры Фиколмием, таном Клана Жеребца. Когда через несколько лет Джошуа и Воршева вернулись, Хьяра стала достаточно взрослой, чтобы смотреть и понимать. Джошуа едва не умер от рук одного из любимцев ее отца, но, в конце концов, одержал победу, и пережитое унижение навсегда оставило злобную обиду в сердце Фиколмия. За следующие годы, пока Хьяра постепенно взрослела, лицо принца Джошуа исчезло из ее памяти, хотя она до сих пор помнила все, что он умел хорошо делать. Казалось, ее сестра вышла замуж за призрака, сверхъестественное существо, которое никогда не удается увидеть полностью.

Теперь, когда она смотрела в сильно израненное лицо Унвера, Хьяре казалось, что она видит черты давно забытого принца – высокий лоб, длинная челюсть и спокойные серые глаза.

«А что еще дал отец Унверу, человеку, который теперь будет править тритингами?» – подумала Хьяра.

Она не могла задать этот вопрос вслух – Хьяра даже сомневалась, что остальные ее поймут.

– Ты вырос среди обитателей каменных городов, шан Унвер, – вместо этого заговорила она. – Какие они?

Во взгляде его глаз иногда появлялось что-то невероятно далекое и холодное, но сейчас Хьяра почувствовала легкое недоверие, больше подходившее осторожному ребенку, чем правителю всех кланов тритингов.

– Что ты имеешь в виду, Хьяра?

– Не напоминай ему о плохих временах. – Воршева так резко поставила пустую суповую миску на пол, что ложка в ней задребезжала и закрутилась. – Нас бросили. Его отец нас оставил. Мы жили среди презиравших нас людей. Как ты можешь напоминать ему о таких вещах?

Легкая тень улыбки искривила губы Унвера, кое-где еще покрытые запекшейся кровью.

– Твои воспоминания не совпадают с моими, мать. Город возле болот не являлся для меня ненавистным местом, если не считать момента, когда меня оттуда насильно увезли. Вот тогда я их возненавидел, иначе мне бы пришлось ненавидеть себя.

Хьяру такой ответ обрадовал. Никогда прежде он не говорил о прошлом.

– Мне всегда было интересно, какой он, Кванитупул, – сказала она. – Один раз я видела торговца, который говорил о нем как о волшебном месте, полном разных людей и всевозможных вещей.

– Город был грязным и тесным, – быстро ответила Воршева. – Я часто стояла на крыше проклятой гостиницы и молилась, чтобы ветер изменил направление и я могла почувствовать чистый воздух лугов, а не отвратительное зловоние болот.

Унвер даже не глянул в сторону матери – он продолжал смотреть в глаза Хьяры, и по его губам бродила тень улыбки, хотя теперь на лице появилось нечто новое – гнев, причин которого Хьяра не понимала.

– Я думаю, ребенок может найти себе дом в любом месте, – сказал он. – Если там есть нечто твердое, на чем можно стоять.

Фремур неожиданно встал и подошел к тому месту, где сидел на корточках безволосый раб.

– Эй, ты! – сердито сказал Фремур. – Что ты тут делаешь, пес? Наши разговоры не для твоих ушей. Здесь шан, которого ты предал, однако ты сидишь в его шатре, как шпион, и все слушаешь. И только благодаря тому, что Хьяра просила сохранить тебе жизнь, иначе ты бы гнил на шесте. Убирайся отсюда, жалкое существо, или я сам вышвырну тебя вон.

Тот, кого звали Лысоголовым, молча встал и поспешно вышел, высоко подняв плечи и опустив голову, словно ждал, что в него бросят что-то тяжелое. Хьяра действительно просила Фремура сохранить ему жизнь, но не из-за сочувствия или мягкости. Отец безжалостно управлял ее жизнью, и она знала, что жестокие уроки порождают не послушание, а лишь предательское молчание.

– Мне бы следовало покончить с этим куском дерьма, как я и собирался, – сказал Фремур, глядя на Хьяру почти с упреком. – Если ты сохранишь жизнь псу, он тебя никогда не укусит, но людям доверять нельзя.

– Эй, Фремур, должно быть, ты знавал больше верных собак, чем я, – с коротким смехом сказал Унвер, хотя было видно, что ему больно смеяться из-за не совсем зажившего лица. – Я не знаю ни одного животного – собаки, человека или лошади, – которое, однажды получив оскорбление, не хотело бы отомстить.