Читать книгу "Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов"

Извозчик подвёз их к рынку, порадовал сообщением, что сегодня «аккурат день базарный», и распрощался, наказав, однако, что если Волковы сегодня не уедут из города, ночевать приходили б снова к нему, комната, мол, их «завсегда ждать-от станет». Распрощавшись с гостеприимным хозяином, Волковы бодро зашагали вдоль рядов с разнообразной снедью, не слушая зазывных воплей продавцов и уверенно держа курс к вещевой торговле. И вскоре уже оказались в самой гуще толпы расхваливающих товар, примеряющих, яростно торгующихся и просто глазеющих людей. Отца и сына бесцеремонно хватали за плащи, предлагая то патефон, то оцинкованное корыто, то штуку сукна, а один продавец, чуть понизив голос, предложил им приобрести «Наган».

– Рижский рынок[20], – хмыкнул Волков-старший, яростно проталкиваясь туда, где по определению Волкова-младшего шла бойкая торговля «секонд-хэндом».

Их толкали, крыли матом, но отец и сын все же пробились к цели и буквально через полчаса оказались обладателями вполне приличных вещей. Старший щеголял теперь в несколько поношенном, но вполне крепком защитном френче и лёгкой матерчатой фуражке, а Всеволод-младший, заметив, что они как-то уж очень ударились в стиль милитари, оказался облачен в новенькую гимнастёрку, которую перехватил извлечённым из вещмешка собственным офицерским ремнём.

Кроме того, отец приобрёл безопасный бритвенный станок и десяток лезвий. «Вряд ли ты собираешься каждое утро в парикмахерскую бегать, – сообщил он сыну, разглядывающему покупку. – А бороды тут носить не принято. Во всяком случае – в твоём возрасте».

Они уже уходили с рынка: одежду на смену было решено купить в магазине, когда к младшему Всеволоду бросился какой-то помятый, благоухающий могучим перегаром мужичок из серии «сильно болевший в детстве гном». Он нахлобучил на парня какую-то не то каскетку, не то кепи и заорал:

– Бери, паря! На тебя-от шита!

Волков-младший не успел ничего сказать, как отец, бросив: «А что? Неплохо», – выдал мужичку вожделенные три рубля. Сын снял с головы странный головной убор, повертел в руках и вдруг удивлённо выдал:

– Бать, а кепарик-то японский. Причём армейский. Видишь иероглифы? – и он показал на изнанку каскетки. – И написано тут, что это военный заказ.

Старший Волков ничуть не удивился тому, что сын с лёту прочитал надпись на японском. Парню повезло: его бабушка знала несколько языков и активно занималась с внуком, так что к восемнадцати годам парень владел английским и японским, причём на очень приличном уровне. Отец тоже знал два языка, вот только, кроме английского, он свободно говорил, читал и писал на сербском. Но то, что головной убор оказался японским, старшего Всеволода удивило. И весьма удивило.

Ловить продавца и расспрашивать о происхождении японской каскетки было бессмысленно: отец и сын его и не разглядели как следует. Так что они просто занесли этот факт в разряд «удивительное рядом» и двинулись за дальнейшими покупками.

В магазине готовой одежды Всеволод-младший пожелал приобрести себе пару рубашек. Он внимательно разглядывал лежавшие на прилавке сорочки – даже пощупал несколько! – и убедился, что сшиты они из натурального шелка. А уж узнав цену, оказавшуюся значительно ниже ожидаемой, окончательно решил брать, как вдруг…

Интерлюдия

Случай, произошедший в лавке рабочей кооперации, рассказанный в пивной.

Я, граждане, продавцом служу. Не у частника-експлотатора, а в самом что ни на есть Церабкоопе[21]. Готовой одеждой торгуем. Работа вроде как и не тяжёлая, да только не сказать, чтобы и вовсе плёвая: покупатель – он ведь разный бывает. Иной придёт и давай из тебя жилы на кулак мотать: то ему не так, это ему не эдак, да вот подай ему такой же, но чтобы пуговицы не роговые, а с перламутру. Всякое бывает. Да вот хоть последний случай взять.

Выходной день шестидневки, он ведь не для всех, граждане, выходной: кому-то и работать в самый выходной приходится. Вот и наш брат продавец, почитай, раз в месяц обязательно в выходной на работе окажется. Ну да разговор не об том.

С раннего утра у нас главный наплыв был: макинтоши привезли, да не абы какие – японские! А это: качество – раз! Сноса не будет! Цена – два! Чуть не вдвое дешевле, чем ежели у частника брать! Да вот, сами взгляните: у меня как раз такой макинтошик. А? Каково? То-то…

Только всех макинтошей у нас восемь штук всего-то и было. А народ – несознательный, я ж русским языком всем говорю: не стойте, мол, восемь макинтошей, восемь! И больше их не будет. Нет, куда там! Толпятся, руками размахивают, толкаются, галдят… Только к полудню разошлись, видно, осознали наконец: кончился японский товар, и кто, значится, не успел, тот, сами понимаете, опоздал.

А после народу вовсе не стало. Дело-то уже к обеду – никого. Словно как дверь у нас закрыта. Мыслю я: дайкось чайку себе соображу, что ли. Да только встал, чтобы, значит, за чайничком, ан глядь – двери нараспашку, и входят двое.

Первый, стал быть, – солидный, верно – партейный али с ГПУ. Весь из себя такой бритый, во френче. А второй… Глянул я на второго да так и обмер. Варнак каторжный, братцы мои, чисто каторжный. Морда небрита, сам в гимнастерке, здоровушший, и глазами только по сторонам зырк-зырк. Зырк-зырк. Тут я и смекаю: не иначе как смотрит, варначья душа, что бы, значит, стибрить.

Я-то сперва оробел, а потом пригляделся… Что за наваждение?! Варнак-то на солидного оченно похож. Пока соображал, что за притча такая, слышу: партеец этого варнака сынком кличет. От ведь как оно бывает: сын такого человека – и по кривой дорожке пошёл!

Пожалел я отца, и вежливо его так спрашиваю: чего, мол изволите? А он мне и отвечает: вы, товарищ, не утруждайте себя, мы, мол, сами сейчас посмотрим, выберем, чего надо. А коли в чём понятия не сыщем – вот тогда вас помочь и попросим. И вежливо так. Понимает, что продавец – тоже человек.

Ну что ж, думаю: хотите смотреть сами – смотрите на здоровье. Чай, не буржуазные времена, за погляд денег брать никто не станет. Солидный мне кивнул да и пошёл, где пиджаки висят. А сын его на брюки штучные прицелился. Одни посмотрел – коротки. Другие к себе приложил – широки. Так все и перебрал, но пару все же выбрал. Хорошие брюки, чистая шерсть. Хотел я ему сказать, что, мол, постыдился бы, варначья твоя душа, батюшку-то в разоренье такое вводить, да потом подумал: дело-то вовсе не моё, так чего мне к ним лезть. Кто его знает, чего там меж ними быть могло?

А молодец тем временем к сорочкам только не вприпрыжку. Сорочки те, граждане, самые лучшие, из японского шелка. Он их и давай щупать, да мять, да разглядывать. Только что на зуб не пробует. Цену у меня спросил, и вроде вежливо так, вроде все как надо. Сказал я ему цены, а сам думаю: куда тебе, вахлаку, сорочку шёлковую? Ты ж, верно, таких не то, что не нашивал – не видывал. А он, значит, опять их перебирает, а потом и спрашивает у меня, да громко так: