Читать книгу "Сладкая месть - Дана Стар"

Уж лучше переночую на вокзале. Там, по крайней мере, тихо, тепло и воздух почище. В таком опасном месте, типа общежития для малоимущих, точно не следует оставаться.

Я даже не заметила, как отступила к двери, инстинктивно обняв живот руками, чувствуя неприятную, тянущую боль.

Так!

Главное не нервничать.

Всё будет хорошо! Обещаю, малыш. Обещаю!

Но вскоре, громкость поубавили.

Карина всё-таки закурила, а я поморщилась, скривившись от гадкого дыма, быстро заполнившего комнату. Более того, я почувствовала, как к горлу подскочил сегодняшний ужин.

Только не это!

Бросилась к окну, распахнула настежь, пытаясь отвлечься, глубоко вдохнула свежий воздух.

— Ты чё? — Карина закашлялась.

— Я в положении, Карина.

— Ни хера! — Она быстро потушила, бычок, махнула какой-то тряпкой в воздухе, разгоняя дым, а затем быстро бросилась ко мне, обняв за талию. — А это точно? Ты писала на палочку?

— Писала! И на палочку, и в баночку! И кровь сдавала! — по щекам покатились слёзы. Уткнувшись в плечо подруги я разрыдалась, как последняя слабачка.

— Ну тише, тише! — погладила по спине, ты не первая и не последняя. Если тебе станет лучше, я тоже залетела.

— Что? — оторвалась от плеча, взглянув в её, прожжённые жизнью глаза.

— Да у нас, подруга, видать двойной залёт. — Засмеялась, якобы подбадривая глупыми шуточками.

— Не может быть! Какой у тебя срок? Так значит… Боже! Хорошо, что я не одна такая… Брошенная, никому ненужная. — Выдохнула. Не знаю почему, но от слов подруги заметно полегчало.

— Никакой. — Прыснула. — Я сделала аборт. И спираль поставила. Это ж надо было так лохануться! Век помнить буду. Идиотка!

— Ты дура! Зачем??? Что же ты наделала?

И радость сменилась острой, чудовищной болью, а глаза снова ослепли от слёз.

— Я не смогу растить. Одна. У меня рядом никого нет. Что я скажу ребенку, когда он подрастёт? Что его папаша зек и убийца? Который послал мать к чертям, а сам сел за решётку? Работы у меня нет, богатеньких родственников тоже, мать швырнула в приют ещё тогда, когда мне едва исполнилось пять, а сама продала душу самогонке. Учёбу я, влюблённая кретинка, бросила, с замиранием сердца поверив ублюдку в наколках, что он будет меня обеспечивать до самой кончины. В общем, едва свожу концы с концами! Вот, дорогуша, полюбуйся, как я живу! — правый рукой окинула перевёрнутую вверх дном комнату, — А! Красота! Нравится? И ты хочешь, чтобы в этом гадюшнике, среди шприцов и голых членов, рос мой малышонок?

Я ничего не смогла ответить. Язык будто приклеится к нёбу. Внутренне, меня убивало, разрывало и одновременно кромсало, на тысячу рваных частей.

От боли. Горя. Безвыходного положения. От кошмарной ситуации, в которую нас обоих, затянуло лавиной безысходности.

Карина глянула на меня исподлобья, вытерла слезы своими шершавыми пальцами, с облупленными ногтями, выкрашенными в красный цвет, а затем грубо ударила меня в самое сердце. Своими бесчувственными, но такими логичными словами:

— Тебе тоже советую… сделать ЭТО.

— Нет! — всхлипнула, схватившись за живот, — Он живой, он все чувствует!

— Глупости. — Отмахнулась. — Это просто сгусток из крови и тканей. Ничего ещё не соображает. Ты многое помнишь, когда тебе было три недели в утробе?

— Ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь. В какое дерьмо себя толкаешь.

Мы могли спорить с ней до самого утра, или целую вечность! Но меня ей не переубедить! Однако, наш диалог прервался настойчивым стуком в дверь.

— КАРИНА! КАРИНА! — голос мамы.

Черт!

Только этого не хватало!

— Открывай! Живо! — а это… это уже был голос ублюдка Виктора.

— Твою ж мать! Соня! Помоги! — завопила, седея прямо на глазах, схватившись за волосы. — У меня полкило кокса под кроватью! Мать вашууу! Заправь постель, быстрее, а я смою всё в унитаз!

Карина бросилась в ванную, вытащив из-под кровати какой-то белый мешочек с мукой, выпотрошила содержимое пакета в унитаз, быстро натянула на себя джинсы и толстовку, пока я, ногами пинала использованные презервативы под кровать, одновременно застилая постель с грязным, замызганным покрывалом, от которого несло протухшим яйцом.

— Это ты бля привела сюда этого недоделанного уё*бка? — с ненавистью и страхом в расширенных зрачках.

— Прости. Я не хотела.

Ещё бы минута, и они бы вышибли дверь.

Пришлось открыть.

— Соня! — Мама бросилась ко мне на шею, но я отскочила от неё как будто получила сильный удар по лицу. — Ты в порядке? Доченька? Господи! Прости меня! Простииии! — и давай рыдать, сдавливая меня, брыкающуюся, сопротивляющуюся, в удушающих тисках, — Я думала… Думала та машина… Тебя сбила. — Схватилась за сердце. — Ох…

Пока мать разбиралась со мной, Виктор тщательно сканировал взглядом комнату, будто догадывался, что здесь что-то неладно. Карина стояла в стороне, прижавшись к стене спиной, стучала зубами и подрагивала, как будто подхватила сильную лихорадку. А моя мама… у неё закружилась голова, да и лицо окрасилось в странный бледно-зелёный оттенок.

Виктор отвлёкся от изучения комнаты. Вовремя подоспел, подхватив мать на руки.

— Воды! Дайте ей воды!

* * *

Через несколько минут маме полегчало. Не знаю точно, была ли это постановка, или ей реально стало плохо, но на меня подействовало. Больше всего подействовали её, такие искренние, извинения.

— Ты вся промокла. Тебе ведь нельзя. Надо себя беречь. — Лепетала что-то сверхъестественное, пока мы с Виктором тащили её к машине. — Поехали домой, доченька. Ты ведь меня не бросишь? Не оставишь одну? Прошу! Умоляю. Не бросай. Я ведь так сильно тебя люблю. Я умру без тебя. Ты — моя жизнь. — Рыдала, крепко-крепко держала за руку.

И я разрыдалась.

Потому что поняла, что не смогу её вот так вот взять и бросить. Уйти насовсем. Навсегда. Бесследно. Она ведь себя погубит. Сопьется, обкурится, с крыши сиганёт. Она ведь моя мать… Мать-одиночка. Сама меня растила. Воспитывала. Заботилась. Мы не выбираем себе родителей. Но они наше всё.

Это они… и только они дали нам жизнь.

* * *

С Кариной мы распрощались. И слава богу.

Скорей всего, это была наша последняя встреча. В её клоповнике нам с малышом находиться опасно.

Мы с ней разные. Она слабая. Даже слабее меня…

Сдалась и сломалась. Пустила себя под плинтус. Превратилась в ничто.

Более того, никого не желает слушать.

Что ж. Её воля.