Читать книгу "Ноев ковчег доктора Толмачевой - Ирина Степановская"

Вокруг шумела яркая, разноязыкая туристическая толпа. Тане было приятно чувствовать себя ее частью, беззаботной и легкой. Однако она подумала и добавила:

– Но я должна вас предупредить, что цены здесь безумные.

– А мы посмотрим, – взял ее под руку Филипп Иванович.

Впереди горела огнями Триумфальная арка. Инстинктивно Таня повернулась в ее направлении. Вдруг около тротуара остановилась сияющая длинная машина. Задняя дверца салона открылась, оттуда высунулась тонкая рука, унизанная блестящими перстнями. Рука разматывала тонкий поводок. Тут же с визгом из машины выскочила маленькая, трясущаяся, будто студень, собачка, присела на краю тротуара, сделала свои дела, секунду поскребла задней лапкой по голому асфальту и с прежним визгом запрыгнула обратно в машину. Рука захлопнула дверцу, машина умчалась. Таня посмотрела машине вслед, и ей почему-то расхотелось ходить по магазинам.

«Пора домой, пока действительно не простудилась, – подумала она. – Еще заскочу к Янушке, если она не спит. А этот, – она мысленно кивнула в сторону своего спутника, – вполне может пройтись по магазинам сам».

– О чем задумались, Танечка? – Он оказался чутким, этот Филипп Иванович.

– Вы меня простите, но я замерзла, и мне пора. Вы ведь придумали насчет дочери?

Он удивился.

– Нисколько не придумал. Дочка у меня – приблизительно ваша ровесница и, между прочим, тоже врач.

– Вот как... – Тане стало неудобно. – Ну, я не знаю, как быть. Мне действительно пора. Завтра рано вставать на работу, а магазины сейчас работают очень немногие. Только самые пафосные. И не факт, что мы в них что-нибудь найдем.

Филипп Иванович испытующе смотрел на нее. Тане стало еще неудобнее.

– Ну честное слово! Вы завтра сами сходите на улицу Мира, или в «Лафайет», или пройдитесь по Риволи...

– Так, – Филипп Иванович притянул ее к себе за воротник куртки. – Не хитри. Не хочешь оставаться со мной – твое дело. Где у тебя мобильник? Записывай телефон.

Таня сразу отметила этот свойский покровительственно-хозяйственный тон, в котором вовсе не нуждалась, но какая-то сила не позволила ей возражать. Не узнавая себя, она послушно вытащила мобильный.

– Записывай, – Филип Иванович надиктовал ей номер. – Если надумаешь – позвони. Я буду в Париже еще неделю.

Таня молча спрятала телефон.

– До свидания. И спасибо за ресторан.

– Вам спасибо.

Он вдруг опять шутливо склонился, как в первый раз, в начале их встречи. Таня повернулась и хотела бежать к метро.

– Постой! – Филипп Иванович подошел к обочине и поднял руку, подзывая такси. На улице было холодно для прогулки в одном костюме, а он еще и расстегнул пиджак. Тонкая рубашка белела на груди, а модный галстук, лихо запрокинутый ветром, лежал на плече. «Совсем, как в песне «Милорд», – подумала Таня:

Votre foulard de soie

Flottant sur vos épaules

Vous aviez le beau rôle

On aurait dit le roi

Vous marchiez en vainqueur

Au bras d’une demoiselle

Mon Dieu! qu’elle était belle

J’en ai froid dans le coeur»[4].

Таня представила свой замерзший красный нос. Да, похоже, Эдит Пиаф пела не про нее.

Такси остановилось. На крыше горел белый плоский фонарь, означавший, что машина свободна.

– Говори адрес!

Таня наклонилась к водителю, назвала. Шофер посмотрел на Филиппа Ивановича и вышел из машины – открыл перед Таней дверцу заднего сиденья.

– Вот так-то лучше, – сказал Филипп Иванович и протянул Тане деньги.

– Не надо, у меня есть, – сказала она и села в машину, хотя поездка на такси в ее пригород съела бы Танин недельный бюджет.

– Ладно-ладно! – Деньги отправились в сумку.

Шофер посмотрел в зеркало на Таню.

– Поехали, – буркнула она.

Такси тронулось. Филипп Иванович остался стоять у бордюра, и светлый галстук все так же развевался у него на груди. А Таня все вспоминала его умный спокойный взгляд из-под кустистых бровей и не могла догадаться, кого же он ей напоминает.

6

Аркадий Петрович Барашков – штатный доктор коммерческого отделения «Анелия» при большой городской больнице – положил на рычаг трубку отделенческого телефона и задумался. Только что он звонил Тине Толмачевой – по поводу ее возможной госпитализации. В течение примерно семи лет Валентина Николаевна была его заведующей, другом, любовницей и коллегой. Теперь же он как был врачом (хорошим, между прочим), так им и остался, а вот в Тининой жизни произошли колоссальные изменения. Их производственный роман прервался спокойно, без эксцессов (за это Барашков был Тине особенно благодарен). Их любовь была скорее дружбой с примесью секса, чем безумной страстью. И когда Тина дала ему понять, что не хочет продолжения, он не только с этим смирился, но даже, пожалуй, обрадовался. Он был женат, Тина – замужем, и хоть ее брак тогда расстроился (не из-за их романа, кстати, из-за другого мужчины), ему удалось сохранить и с собственной женой, и с Тиной прочные, хорошие отношения. С женой – семейные, с Тиной – коллегиальные. Он даже не ревновал Тину к этому другому мужчине. То, что прошло, вернуть невозможно. Но его ужасно раздражало, что этот другой относится к Тине неподобающим образом.

Время от времени Аркадий виделся с Тиной. Отделение их сначала закрыли, потом преобразовали в коммерческое. Валентина Николаевна ушла тогда из принципа, а его, Барашкова, уговорила остаться. Она считала, что именно он достоин стать ее преемником. Но главный врач распорядился по-другому. Он сделал новой заведующей отделением Машу – в то время еще сопливую девчонку, которую все они в отделении звали Мышкой. Правда, не обошлось без влияния Машиного отца. Кем он у нее был, не знал в отделении никто, но в нужную минуту отец всегда выпрыгивал, как черт из табакерки. И за эти два года начальствования Марья Филипповна Одинцова очень изменилась – стала совсем не похожа на прежнюю девочку с хвостиком на затылке. Появились уверенность, спокойная рассудительность ответственного руководителя... Впрочем, на Машу Барашков был не в обиде.

Он по-прежнему считался лучшим врачом в отделении. А вот с Тиной случилась беда. Именно Барашков был свидетелем ее тяжелого приступа, развившегося в кому. Причиной послужила маленькая опухоль. Маленькая, да как говорят, удаленькая. Хоть и доброкачественная, а расположенная в таком месте в надпочечнике, что чуть не оборвала Тинину жизнь.

У Аркадия до сих пор холодело сердце, когда он вспоминал Тинину операцию. К счастью, и оперировали Тину по старой памяти здесь, в больнице, и наркоз давал он сам, и выхаживали в их отделении. Правда, работал с ними радикальный борец за коммерциализацию всей медицины – доктор Владислав Федорович Дорн, но он, Аркадий, на этого деятеля мало обращал внимания. Чего не скажешь о засидевшейся в девках Мышке, задумался Барашков. Как-то уж надолго в последнее время застревает красавчик Дорн в ее кабинете. Аркадий вздохнул. Черт с ними, в конце концов, это их дело. Его гораздо больше беспокоила Валентина Николаевна. Почему-то она упорно не хотела ложиться на обследование.