Читать книгу "Потерянное одиночество [= Поздний вечер вторника ] - Любовь Пушкарева"

– Я хотел, чтобы ты стала моим источником.

– Расскажи ВСЕ свои планы относительно меня, – приказала я.

– Хотел, чтоб ты жила у меня, принимала мужчин, а потом делилась со мной, – сказал он, не глядя на меня.

– И как ты думал удерживать меня?

– Да пойми ж ты, я не думал что ты такая… – сказал он, но метка заставила его ответить на вопрос: – Поселить тебя на верхнем этаже под охраной волков.

– Под охраной… – горько повторила я.

Ладно, лежать здесь, конечно же, было неплохо, но выбираться надо.

– Прикажи своей подстилке, чтоб нашла мне платье, и предупреди ВСЕХ волков, чтоб даже не дышали в мою сторону, Седрик. Умрем мы вместе, если что, не забывай.

Он сел, а затем тяжело поднялся и побрел прочь из комнаты, вернулся через четверть часа с какой-то атласной тряпкой, от которой несло волчицей.

– Седрик! – с угрозой сказала я.

– Ну, нет, нет ничего! – немного в панике отозвался он. – Давай я тебе пиджак свой отдам, тебе ж только до машины дойти.

Так и сделали. Я дошла до машины маленькими шагами, опираясь на его руку и стараясь не скрипеть зубами от боли.

– Пати, – обратился он, усадив меня на заднее сиденье, – кто теперь глава Совета? Ты?

Я скривилась, ну нет, только этого мне не хватало.

– Нет! Не я. Ты! – гаркнула в ответ, – Приезжай ко мне дня через два, а до этого времени не попадайся divinitas на глаза. Созвонимся.

– Созвонимся, – задумчиво отозвался он в ответ.

Три дня я «лечилась» со своими мужчинами, а весь четвертый мы вдвоем с Седриком пытались замаскировать нашу связь и метку. Мне удалось ужать шнур нашей связи до тонкой, но прочной, как леска, нити. Седрик же смог эту белую нить накрыть своей черно-зеленой силой, так что стало неясно, кто в связке главный. Шнур-метку мы смогли прикрыть панцирем, похожим на мутное стекло, опытные и сильные, может, и разглядят, в чем дело, а большинство подумает, что это просто защита основных vis-центров. Многие прячут рацио и сердечные центры, чтобы скрыть свою слабость или же силу.

После дня, проведенного вместе, мы несколько лет не виделись – я не посещала заседания Совета и не бывала в местах, где Седрик мог оказаться, не заходила на его территорию, а он не показывался на моей.

* * *

Отгремела Вторая мировая, до нас долетали лишь ее тихие отголоски. Поговаривали, что некоторые европейские вампы стали невероятно сильны, многие из них еще во времена французской революции поняли, что надо отказаться от крови и убийства как от основного источника силы и перейти на более тонкую пищу – на человеческие эмоции. Все сильные и старые особи рано или поздно понимали, что настоящую силу они черпают не из крови как таковой – кровь лишь дарит им чувство сытости и иллюзию оживления. Сила, которую они могут накапливать и использовать, когда понадобится, берется в момент убийства, когда жертва испытывает очень сильные эмоции, прощаясь с жизнью или борясь за нее. Так вот, война сама по себе с ее атмосферой ненависти, страха, страданий – праздник для вампов, но создание концлагерей это… это был такой подарок, о котором они даже мечтать не могли. Но все это было за океаном и нас практически не касалось. Мы так думали…

Отгремела война, но, избавившись от «коричневой чумы» фашизма, США и Европа тут же нашли себе нового врага – «красную опасность». Слово «коммунист» стало не просто ругательством, а тяжким обвинением. Моего источника, одного умного и на удивление честного журналиста, обвинили в симпатии к коммунистам и тут же выгнали с работы. От него отвернулись все, кроме меня. Он топил несбывшиеся мечты о карьере и об изменении мира к лучшему в дешевом виски, а я кусала локти – такой мужчина сломался и пропадает.

– Я не коммунист, понимаешь? – выслушивала я в сто тридцатый раз, он надирался каждый день вот уже две недели. – На мой взгляд, то, что красные толкают про равенство и братство – блеф и брехня. Мы все разные, мы не можем быть равны, мы не можем жить в одинаковых домах, получать одинаковую зарплату… Это ужасно, когда у всех всё одинаковое и все равны! Братство… Пф! Братство!!! Да я наслушался на проповедях про братство. Ложь! Каин убил Авеля. Брата своего… Да. Ты знаешь, в какой войне погибла четверть человечества, а?

На этой фразе я четко осознала, что лишилась своего источника, своего мужчины – мое терпение лопнуло. Я молча встала и пошла прочь.

– Пати! Пати!!! И ты тоже… шлюшка.

Меня очень задело это оскорбление.

– Шлюшка? А ты кто? Ты – никто. Не-ет, ты хуже, чем никто. Ты пьяница! И тебе сюда больше хода нет!

– Выведите и посадите его в такси, – скомандовала я охране.

Я сидела в своем кабинете и кисла от досады, теперь нужно искать кого-то нового, а я к этому засранцу успела привязаться. Он был очень мил… раньше, но теперь я буду вспоминать лишь его пьяную самодовольную рожу. У-у… Нет, чтоб оставить его на две недели раньше, бросить, когда бросили все, так нет, надо ж поддержать свой источник в трудную минуту. Доподдерживалась так, что тошнит при воспоминании о нем.

От размышлений меня оторвал телефонный звонок.

– Пати?

– Да, кто это? – я не узнала голос и гадала, кто же так фамильярничает.

– Седрик.

Я чуть не ляпнула: «Какой Седрик?» – да вовремя вспомнила о своей неблагоприобретенной собственности.

– Что ты хочешь? – осторожно спросила я.

– Надо встретиться. Можно я приеду?

Все равно ночь пропадала, так почему бы и нет, раз Седрик чего-то хочет, значит, не оставит меня в покое. Прошло лет пять или шесть после нашей последней встречи…

– Хорошо, приезжай.

Через час охрана завела Седрика ко мне в кабинет. Он немного изменился за эти годы, стал выглядеть старше, теперь ему можно было дать и сорок, благородная седина на висках, но фигура прежняя – невысокого роста, крепкий сгусток мышц без намека на обрюзглость или жир. Серо-зеленые глаза, темно-русые волосы, ямочка на подбородке и аура альфа-самца – самочки всех мастей сходили от него с ума. «А я не самочка, я filius numinis», грустно подумалось мне. Он замялся в дверях, по закону он должен меня поприветствовать, став хотя бы на одно колено, но гордость…

– Проходи, садись, – и я указала на кресло напротив стола. Не нужны мне его унижение и вымученные почести.

Он склонил голову и на доли секунды поклонился, коснувшись одним коленом пола, после прошел и сел. Наши маневры можно было считать подписанием «договора о дружбе и сотрудничестве». Я отказалась от роли господина, а он со своей стороны все же признал, что подчиняется мне. Он сел и поднял на меня расфокусированный взгляд. Я тут же закрылась щитами, такая реакция на vis-взгляд у меня уже автоматическая.

– У тебя появилось vis-зрение? – спросила я.

Он чуть замялся.