Читать книгу "На кресах всходних - Михаил Попов"

Худые, сомнамбулические кони, оскальзываясь стертыми подковами на притоптанном до льдистого состояния снегу, тащили полупустые телеги, прикрытые мешковиной. Городские магазины по большей части пусты, а некоторые даже с заколоченными окнами.

Вообще говоря, вся торговля перешла на базарные площади по многим причинам: нормальных денег ни у кого не было, вернее, были, но очень разные; советские рубли и польские злотые никто не спешил выбрасывать, забивали в банки и зарывали на огородах. Официально ходили немецкие оккупационные марки, но у кого они могли быть? У конторских служащих, у железнодорожников, они получали твердую оплату. В реальной базарной торговле господствовал натуральный обмен. Опасливые, осторожные жители окрестных деревенек рано поутру тащились на вокзальную площадь с тем, что у кого было в хозяйстве. Сапоги, почти не топтанные, могли стоить поросенка, лемех, кому понадобится в ожидании весны, — три-четыре десятка яиц. Был и свой дефицит — почему-то с началом войны всегда исчезают иголки, целую курицу могли потребовать за простую швейную иглу, и отдавали.

Янина, особо даже не соображая, как-то само собой влилась в одну из таких людских верениц, попетляла, вертя головой, ничего пока не понимая — угар медленно уходил из башки. Кто-то принимал ее за пьяненькую, подсмеивался, давал оскорбительные и жалостливые советы — ведь пропадет девка, а то, может, уже и пропала — чего это с утра как торкнутая мотыляется?

Но это состояние прошло быстро. Очнулась окончательно, когда замедленное вращение покупательской лавы вытолкнуло ее снова к виселице.

Прочитав надписи на висящих, Янина сразу отвела глаза, опасаясь, что попадутся на глаза лица. И пришла в себя.

И вовремя. Промеж рядов, перекликаясь о чем-то поверх всех прочих голов, расхаживали четверо-пятеро развязно настроенных парней в белых полушубках, заломленных на затылок круглых бараньих шапках-кубанках — это были люди из личной охраны гебитс-комиссара. Янина, конечно, не знала этого, но понимала, что от них лучше держаться подальше.

Почти в центре рынка стояло покрашенное в желтый цвет здание, между окнами на его фасаде укреплен большой деревянный щит с налепленными на него листками. Перед ним пять-шесть человек интересующихся. Ощущая себя тоже интересующейся, Янина подошла туда. Доска объявлений. Тут и распоряжения того самого гебитс-комиссара, и от коменданта полиции что-то; приказ с орлом, расставившим прямые крылья в стороны; шеф жандармерии, войт местной гмины, бургомистр, и повсюду жирным шрифтом одно слово — verboten. Рядом стоявшие люди о чем-то переговаривались, только понять о чем было невозможно. Разговаривающие старались прикрыть рот ладошкой и нехорошо оглядывались. Янина долго выбирала, кого спросить — а вдруг не тот человек? Выбрала старушку. Та, услышав про пивоварню Вайсфельда, почему-то перекрестилась и отошла.

Мужик с серой широкой бородой поверх подмотанного под горло шарфа поморщился и ткнул рукой в ту сторону, откуда пришла Янина.

— Брата ищу, — сказала она, но мужик окинул ее беглым взглядом и ничего не добавил.

Говорила она тихо, здесь вообще все говорили тихо, но почти мгновенно в этой маленькой стайке людей у доски «объяв» стала известна ее надобность. Проходивший мимо рослый дяденька, одетый сравнительно хорошо — драповое серое пальто, белые бурки, — вдруг остановился, вынул изо рта длинную тонкую щепку, которой выковыривал остатки завтрака, положил руку на черное плечо Янины и показал:

— Туда глянь.

Она глянула. С базарной площади по шедшей чуть под уклон дороге двигалась вереница людей, семь человек, согнувшихся, двое даже держались за животы, чтобы не переломиться.

— Иди за ними, если надо Вайсфельда, куда-нибудь туда приведут.

Янина быстро поблагодарила и сразу же тронулась идти. Мужчина придержал ее за предплечье:

— Только не иди вслед по мостовой, ты что! Смотри по-под домами иди.

Очень скоро она поняла, что ей дали хороший совет. Эти семеро шли ровно посередине мощеной улицы, уступая дорогу проезжавшему автомобилю или телеге. Прочие граждане передвигались по тротуарам и поглядывали на этих, с середины, мельком, без всякого интереса. Те шли все же не сами по себе — среди редких прохожих на тротуаре легко различался человек с винтовкой. В черной шинели, с повязкой на рукаве и винтовкой через плечо. Конвоир. Между ним и его подопечными вообще ни разу не было сказано ни слова, они сами поворачивали, где было положено, и остановились, когда стражник забился в угол между стеной и липой, чтобы отлить.

Янина тоже остановилась, чтобы оглядеться. В Гродно она не бывала никогда и ничего про него не знала. После того как центр воеводства был перенесен в Белосток, административная важность старинной Гародни поблекла. А когда-то ведь был тут губернский центр и сам Столыпин сидел на управлении. Да что там, и Петр I, и Наполеон, и какие-то еще исторические персоны шагали поблизости и вокруг, только теперь на сыром, пронизывающем ветерке в полумгле так и не разгулявшегося утра девушке из спаленных Порхневичей до всего этого не могло быть дела.

Слева резко вверх загромоздилось здание костела: серые, засиженные голубьём статуи в выемках в стенах, высоченное и как будто нежилое — на паперти ни одного нищего, ворота наглухо зачинены, вороны лениво перелетают с голых деревьев на столбы чугунной ограды. Дома рядом приземистые, с темными окнами, люди ходят вроде бы вольно, как горожанам и положено пользоваться городом, но такое впечатление, что готовы по первому приказу повернуться спиной к стене и схватиться ладонями за затылок. Невидимая облава витала в воздухе.

Янина вдруг с каким-то удивлением ощутила простой вопрос: а что она здесь делает? Ведь ничегошеньки — ни одного человечка, ни одного деревца или дома — она тут не знает и куда сейчас идет — даже себе не представляет. От советов Мези остались какие-то ошметки: иди, мол, к Замковой горе, там была пивоварня Вайсфельда, Слуцкого и Марголиса… Была… а что там теперь и кого там расспрашивать?.. Но там могут знать о Венике? Янина решительно зевнула несколько раз, голова сделалась совершенно ясной. Да, ну и пусть вешки впереди этой холодной городской жизни такие ненадежные и непонятно расставленные, тем неотступнее решение добраться до брата, потому что ничего другого не остается и ни в чем другом нет смысла.

Миновали Почтовую улицу — Янина прочитала надпись на стене — и провернули направо. Становилось чуть оживленнее. Мотоциклеты немецкие, телеги крестьянские, два грузовика с гулко погромыхивающими в кузове пустыми бидонами и канистрами. Кашляющая шеренга продолжала ползти посреди улицы (да они все по очереди кашляют, доходяги все), и могло даже показаться, что конвоир их вывел специально, чтобы они попали под какой-нибудь транспорт. Транспорт вел себя брезгливо. Ну, ноющие двигателями на поворотах грузовики вообще не учитывали их на дороге, с телег на них просто не смотрели, предпочитая считать ходячими тенями, а с конвоиром пару раз отдельные горожане перекликались, приподнимали капелюши — здрасте вам, господин военный в черной шинели. Он оглянулся раз, оглянулся два и, при всей своей ленивой самоуверенности и невыспанности, заметил «слежку».