Читать книгу "Золотое побережье - Ким Стэнли Робинсон"

– Да, конечно. Я займусь этим прямо сегодня. Так, значит… значит, ты считаешь, что у нас еще остались какие-то шансы?

– Не просто остались, а подавляющие шансы. Форрестер – один из самых влиятельных конгрессменов, а к тому же – очень приличный и честный человек. Вся эта история очень ему не понравилась, и уж он-то о ней не забудет ни в коем случае. Думаю, настал и наш черед.

– Потрясающе.

Сразу же после разговора Макферсон пишет Лемону докладную записку с изложением полученной от Голдмана информации и советом немедленно подавать апелляцию.

Он чувствует новый прилив надежды; кажется, система все-таки сработает. Это хитросплетение интересов, областей влияния, взаимноуравновешивающихся сил похоже на липкую, удушающую паутину, оно слишком уж сложно организовано, но в конечном итоге власть распределена по всей системе, и ни одна ее часть не может обмануть другую, не нарушив при этом общего равновесия. А буде такое случится, сразу вмешиваются все остальные части системы, ведь если одна из них прибирает к рукам слишком много, это угрожает их собственной власти. Словно хоккейные защитники, они бросаются к опасному месту, и равновесие восстанавливается. Военно-воздушные силы попытались поставить себя выше системы, вне ее структуры, – и вот теперь остальные части системы ухватят много возомнивших о себе вояк за форменные брюки и усадят на место. Все в лучшем американском стиле – спотыкаясь и запинаясь на каждом шагу, нерационально и неуклюже. Одним словом, глаза бы не смотрели. Но в конечном итоге – честно.

Заметно приободрившись, Деннис посвящает остаток дня «Шаровой молнии». Здесь также заметен некоторый прогресс, вполне определенные признаки того, что есть шансы создать работоспособную систему, более того – создать ее в срок. Пришли программисты, они возбужденно тараторят насчет программы, которая сможет свести пучки нескольких лазеров на одной ракете, свести с таким малым разбросом по фазе, что мощность облучения резко возрастет и ударная волна, на которую надеялись вначале, и вправду станет эффективной. Кроме того, они уверены, что сумеют надежно отслеживать ракеты и после фазы ускорения, сумеют достаточно точно экстраполировать их траектории. А если вспомнить, что фазирование пучков уменьшает необходимое время облучения… пожалуй, появляется возможность уничтожить указанный в техническом задании процент целей. Вполне реальная возможность. Правда, некоторые из ракет придется добивать на послеразгонном участке траектории.

Пришпоренный открывающимися перспективами, Макферсон то так, то сяк, то уговорами, то нажимом пытается подключить к работе Дэна Хьюстона; чтобы успеть к сроку, необходимо согласованное объединение усилий всей бригады, нечто вроде того самого фазирования лазерных пучков. А Хьюстон совершенно раскис. Он ни разу еще не касался в разговорах достопамятного вечера в «Эль-Торито», когда Деннис доволок его до машины, но становится все яснее, что этот вечер не был чем-то из ряда вон выходящим. Дэн пьет ежедневно и помногу, зато бреется в лучшем случае через день, костюм у него всегда мятый, словно корова жевала, и ему давно пора подстричься. Одним словом – хрестоматийный пример человека, от которого ушла жена и чья жизнь разваливается на куски. Иногда Денниса так и тянет рявкнуть на него: «Кончай дурака валять! Ты что, Дэн, разыгрываешь, что ли, из себя героя телевизионного сериала?»

Но потом он задумывается, а вдруг мука Хьюстона вполне реальна, вдруг он просто не знает других способов ее выразить, вдруг он не играет эту роль, а живет ею. А если и нет, то играет бессознательно, такое ведь вполне может случиться, если теряешь всякий интерес к жизни, всякую надежду и начинаешь вдобавок пить.

Отчаявшись что-нибудь придумать, Деннис приглашает бедолагу пообедать и выслушивает всю его печальную историю – прежде Дэн избегал откровенностей.

– Понимаешь, Мак, Дон переехала к своим мамочке с папочкой.

– Да не может быть! – после чего Деннис проводит бодрящую душеспасительную беседу, рассказывает в бесконечных подробностях, какую именно работу должен проделать Хьюстон и почему эту работу должен проделать именно Хьюстон, и никто другой, и даже решительно пресекает всякие попытки Хьюстона заказать второй кувшин «Маргариты» – за что удостаивается мрачного, почти ненавидящего взгляда.

– Ты уж пей, пожалуйста, после работы, – раздраженно бросает он, – если не можешь себя сдержать. – Тактика Стюарта Лемона? А хоть бы и так, времени осталось так мало, что сейчас не до нежностей.

И ведь вторую половину рабочего дня Хьюстон вкалывает как заведенный, впервые за многие недели. А ведь мы же, похоже, выкарабкаемся, думает Деннис, просматривая перед уходом домой список «Что Нужно Сделать», вот ей-же-ей, выкарабкаемся.

68

Все утро и половину дня Джим проспал. Он даже не пошел в спальню, а просто скрючился, не раздеваясь, на диванчике. Спал он беспокойно, поминутно просыпался не освеженный, а все более и более дохлый. Каждый раз, когда хватало сил принять вертикальное положение, Джим звонил Хане. Ни ответа ни привета. И снова обрывок беспокойного, с кошмарами и метаниями забытья. И кошмары эти какие-то совсем уж запредельные, ситуации в них возникают до дикости непонятные и неразрешимые. Вот, скажем, в последнем сне Джим с друзьями попались в лапы русским и заточены ни много ни мало в Кремле. Джим пытается сбежать через пинболл-машину[48], но не вовремя соскользнувшая стеклянная крышка отрубает ему голову. Приходится снова выбираться наружу, затем долго мучиться, разыскивая закатившуюся куда-то голову, – и это без помощи глаз! – а разыскав, прилаживать ее на место. И двигаться потом с предельной осторожностью, чтобы приставленная, но неприкрепленная голова не свалилась. Ну кто бы поверил, что придется когда-нибудь разгуливать с отрубленной головой! Затем откуда-то появляется премьер-министр Керенс в окружении Дебби, Анджелы и Габриэлы; на нем военная форма, сплошь увешанная орденами, на девушках – одни купальные трусы.

– Так вот, – решительно заявляет премьер, протягивая им нечто вроде металлического протеза руки (Джим знает, что это – машинка для вырывания сердца из груди). – Выбирайте сами, кто будет первой.

Просыпается Джим весь в поту, его желудок свело судорогой.

Около двух часов дня он снова звонит Хане, и та берет трубку.

– Алло?

– А? О! Хана! Это я, Джим. Я… я все пытался до тебя дозвониться.

– Пытался?

– Ну да, только тебя не было дома. Послушай, э-э, Хана…

– Джим, мне не хочется с тобой разговаривать. Во всяком случае – сейчас.

– Хана, послушай, мне очень жаль, что так получилось… – Но Хана уже не слушает.

– Вот черт! – Джим с яростью швыряет трубку. Ну, слава богу, телефон вроде цел. Он снова набирает номер. Короткие гудки, сняла, наверное, трубку, чтобы нельзя было дозвониться. До чего же все глупо. Ну что же это за жизнь собачья!

Он хочет бежать к Хане, умолять о прощении. Затем его охватывает ярость – ведь это же просто нечестно, теперь он хочет, чтобы Хана умоляла его о прощении, каялась в своей опрометчивости. Разве я не могу пообедать в компании своей знакомой! После похорон другой знакомой. Однако Джим чувствует, что это, мягко говоря, не вся правда. Он хватает с полки здоровенную мексиканскую поваренную книгу, швыряет ее на пол, изо всех сил пинает. Какая ни на есть, а разрядка.